Новый адрес страницы:
https://tannarh.wordpress.com/2007/09/01/сон/
 

Жизнь

Это была совершенно обычная жизнь, жизнь как у всех. Странник делал то, что делали другие, говорил то, что говорили другие, думал то, что думали другие. Но что-то было не так. Ему не было смешно, когда они смеялись. Он не плакал, когда они плакали. Что с ним? Быть может он болен? Да нет, вроде. Он чувствовал себя абсолютно здоровым, даже поздоровее некоторых будет.

Люди охотно принимали странника за своего, правда иногда в его присутствии некоторые чувствовали себя неловко, так, словно оказались не полностью одетыми на улице зимой. Его взгляд слишком колюч и пристален, слишком холоден, слишком суров. Людям казалось, что он осуждает их, указывает им на их ошибки и недостатки, однако у него и в мыслях не было ничего подобного. Просто он видел… несовершенство людей. Нет, не так. Странник видел нежелание людей совершенствоваться, что-то менять в своей жизни, вот в чем было дело. Люди вокруг него постоянно ждали, пока придет кто-нибудь и укажет, что и как им следует делать. Но такой человек все не шел и не шел, вот странник и пытался по мере сил помочь людям, которые однако отвергали его помощь с искренним негодованием. «Сопляк! — говорили ему. — Не учи ученых. Ты что, самый умный?!». Они не хотели, чтобы окружающие видели их глупость и предпочитали игнорировать ее в других. По крайней мере, в приличном обществе. Зато, собравшись в шумных компаниях, они могли часами обсуждать ошибки и ляпы, допущенные их друзьями и сослуживцами.

Странник никогда не участвовал в подобных беседах, ему это было неинтересно. Зачем обсуждать то, что невозможно исправить? Он не понимал этого. Тем не менее, он продолжал ходить на вечеринки и выдавливать из себя неискренние улыбки, когда другие начинали хохотать. Иногда его просили рассказать что-нибудь, но ему нечего было сказать этим людям. Он все чаще предпочитал отмалчиваться, находиться в тени, наблюдать. И чем больше он наблюдал, тем больше подмечал различий между собой и другими. Люди боялись боли и старались ее избегать, ему же были интересны все ощущения его тела, и к боли он относился с безразличием. Когда в детстве у всех брали на анализы кровь, он был единственным, кто не плакал. Будучи подростком, он мог не поморщившись проткнуть кожу иглой или прижечь себе руку раскалившимся от пламени колесиком кремниевой зажигалки. «Боль — это такая же часть мира, как и смех, и звезды, и я сам», — понимал он. Другие этого не понимали. Другим нравилось напиваться, и он напивался вместе с ними, однако, в отличие от них, не получал от этого никакого удовольствия. Его разум всегда оставался чист и ясен, даже когда тело отказывалось повиноваться ему. К тому же пьяные лица его приятелей постепенно перестали вызывать у него иные чувства кроме отвращения.

Люди смотрели футбол и болели за «своих». Они эмоционально воспринимали победы и поражения любимых команд, у него же не было «любимой команды», футбол и прочие виды спорта навевали на него скуку, а слово «свои» казалось преступным. Окружающим нравилось играть друг с другом в тот же футбол или в другие игры. Странник считал это пустой тратой времени, ему нравилось создавать что-то новое, разрушать и создавать вновь. Пускай это не приносило ему никакой пользы или выгоды, но просто гонять мяч или уничтожать компьютерных монстров он не мог. Это были слишком скучные занятия для его разума. Страннику вообще было скучно в обществе людей, люди же скучали в одиночестве и поэтому боялись оставаться одни. Постепенно он все больше и больше отдалялся от людей. Они же все меньше досаждали ему пустыми разговорами своими проблемами. Людям нравилось рассказывать о своих проблемах. Они звонили ему и говорили часами о том, что у них чего-то не получилось или их кто-то бросил. Постепенно он перестал подходить к телефону, а на все предложения куда-нибудь вместе пойти неизменно отвечал: «Я занят». И вот что странно, чем меньше люди досаждали ему, тем лучше он себя чувствовал. Они все еще суетились где-то на периферии его сознания, только его больше не волновали их успехи и неудачи.

Однако окружающие не спешили оставить странника в покое. Они спрашивали, как у него дела, просили помочь или предлагали свою помощь в делах, которыми он и не собирался заниматься, они постоянно отвлекали его от мыслей, словно боялись, что он додумается до чего-то слишком странного, слишком страшного.

Странник перестал смотреть в телевизор, включал его лишь раз в день, чтобы узнать последние новости. Он перестал слушать музыку кроме той, которая вдохновляла его. Он отсек всю ненужную ему информацию, нескончаемым потоком льющуюся на головы людей. Он стал чаще гулять по ночам, особенно зимой, когда можно любоваться снежинками, кружащимися в свете фонарей. Он стал читать иные книги, чем привык. «Странный какой-то», — неслось ему вслед. «Не от мира сего», — говорили о нем его бывшие приятели. Но странник уже перестал обращать на них внимание. Он понял, что различий между ним и людьми слишком много, чтобы они могли понять друг друга. Он искал ответы и не находил их. Пытался понять причины и не понимал. Пытался понять, что ему делать дальше, и не мог.

Все чаще его посещали грусть и уныние. Все чаще он проводил бессонные ночи, разглядывая потолок и думая о том, что, пожалуй, лучшим выходом для него будет смерть. Он стал относиться к жизни как к обузе, навязанной ему обязанностью, от которой нет никакого проку, ни хотя бы удовольствия. Он наплевал на свою жизнь, пустил все дела на самотек и ушел в себя. Решение о самоубийстве не заставило себя ждать. Оставалось лишь выбрать время и место. В многоэтажном доме, в котором он жил, между этажами были балконы, и он выбрал самый верхний из них, между одиннадцатым и двенадцатым этажами, чтобы прыгнуть на козырек подъезда. Была зима, пятое января 2001-го года, раннее утро.

Странник стоял на балконе и смотрел вниз. С высоты тридцати метров козырек подъезда казался очень маленьким, слишком маленьким. И тогда он посмотрел вверх, на небо, на плывущие по нему облака и мигающие в просветах между ними звезды. И в этот момент балкон вместе с домом и всем огромным городом, приютившим больше десяти миллионов человек, исчез из его сознания. Исчезло все, кроме неба, даже он сам. Все остановилось. И тогда он понял, вернее ему показалось, что он понял: ничто в этом не имеет значения. Ничто и никто. Странник постоял еще немного, после чего развернулся и ушел с балкона. И больше никогда туда не возвращался.

Учитель

Цепь странных совпадений, которая свела странника с этим человеком, кажется невероятной. В ней столько «если бы не…», что из них можно соорудить приличных размеров гору. Тем не менее, они встретились и подружились. У каждого в жизни бывает учитель, однако мало кто предполагает увидеть его в образе человека, который всего на год старше тебя. Вот и он не сумел разглядеть в тринадцатилетнем пареньке с рукой в гипсе учителя, того, кто сумеет направить его энергию в полезное русло и, в конце концов, освободит. Причем даже спустя годы после их первой встречи на пыльной деревенской дороге под палящим солнцем, он не мог понять, знал ли его знакомый о том, что он является учителем. Как бы то ни было, за прошедшие с того момента десять лет, он не встречал никого похожего на учителя. Конечно, он мог напрямую спросить учителя об этом, и обязательно спросил… если бы это имело значение. Но в мире под палящим солнцем, когда тебе двенадцать лет, ничто не имеет значения. Ничто и никто. Они встретились, разговорились, и вскоре его обучение началось.

Учитель никогда ничего не объяснял, он на своем примере показывал, что мир, в котором они живут, совершенно иной, чем принято его воспринимать. Учитель показывал, что все комплексы, внушаемые нам с детства, на самом деле ничего не значат, они существуют лишь в умах и никак не влияют на внешний мир. Что ни ругань взрослых, ни их правила и запреты ничего не стоят. Все это мишура, единственная задача которой — мельтешить перед глазами и мешать увидеть реальность такой, какая она есть без вымышленных границ и законов.

Однажды учитель провел его на дамбу водохранилища, которая была строго охраняемой зоной, показав, что в мире нет границ, которые нельзя было бы преодолеть. Они стояли, не скрываясь от вооруженной охраны, и любовались раскинувшейся перед ними водной гладью, пока к ним не подошел милиционер с автоматом наперевес, после чего… беспрепятственно позволил им уйти. Всякий раз, чтобы они не делали вместе, им удавалось избегать неприятностей.

Они часами разговаривали, сидя ночью в лесу у костра. Учителю удивительным образом удавалось направлять его мысли в нужное русло, делать их более четкими, отточенными. Он довольно быстро дал понять, что не намерен терпеть детского лепета и прочих глупостей. Их беседы были непосредственными и, вместе с тем, необычайно философскими. Они касались множества тем, о которых, если бы не учитель, странник никогда бы не стал задумываться. Ночная тишина, лишенная какой бы то ни было суеты, действовала на мозг, словно допинг. Они говорили о мире, о людях, о том, как все устроено, и как все можно устроить. Учитель был самым строгим критиком странника, ибо умел критиковать безразличием. Нет ничего более отрезвляющего, чем отсутствие интереса к тому, что ты полагаешь великим своим достижением.

Никакие презрительные слова не сравнятся с безразличным взглядом. Именно это заставляло его самосовершенствоваться во всем. Учитель не засмеялся над шуткой? Значит надо шутить лучше! Учитель нашел мысль слишком поверхностной? Значит нужно мыслить минимум на три слоя в глубину! Учитель выдерживает многокилометровый переход в жару? Значит ты должен идти еще быстрее! Это не было соперничеством или соревнованием в привычном смысле, просто учитель был старше на год и не любил ждать. Хочешь быть рядом с учителем? Тогда будь как минимум не хуже его! Всегда и во всем.

После семи лет знакомства обучение вошло в новую стадию. Учитель стал пропадать из его жизни на несколько месяцев, побуждая тем самым к самостоятельности. Встречи становились все более редкими, и общение между ними свелось к долгим телефонным беседам. Последняя их беседа как учителя и ученика состоялась в июне 2001-го года. Для нее учитель символично выбрал старый мост над рекой. Рядом был другой мост, более новый, по которому проносились машины и проходили люди.

Они засиживались на старом мосту до четырех-пяти часов утра, курили и размышляли вслух. Именно тогда учитель впервые заговорил о ключах. Учитель сказал, что к каждому человеку можно подобрать ключ. Но странник не понял учителя, решив, что тот имеет в виду обычное манипулирование человеком. Странник не понял, а учитель не объяснил. Потом учитель на несколько лет исчез из его жизни, а он постепенно скатывался в депрессию. Нет, он не скучал по учителю, просто жизнь его превратилась в неуправляемую цепную реакцию, результатом которой неизбежно должен был стать взрыв.

Неясно, хотел ли учитель испытать его, или просто был занят, но объявился он только спустя три года и только для того, чтобы отдать ключ. С этого момента он перестал быть учителем и превратился в просто хорошего друга. Тогда-то странник и понял, что ключ нужен не для того, чтобы манипулировать человеком, а чтобы освободить его разум из клетки. Просто не все люди подозревают о том, что находятся взаперти, а узнав об этом не всегда могут найти тот единственный ключ, который освободит их. Но помимо этого, ключ еще нужно правильно применить, следует найти в своем разуме замок. Бывший учитель снова исчез, предоставив страннику самому во всем разбираться. И, в конце концов, после более чем полугода непрекращающихся попыток решить эту головоломку, странник нашел ответ.

Вечером первого марта 2005-го года клетка его разума была наконец-то открыта. В этот самый миг, депрессия, терзавшая его долгие годы, исчезла без следа. Он освободился и от нее и от многого другого в одно мгновение. Он словно заново родился, и хотя в окружающем его мире ничего не переменилось, преобразилось все и, прежде всего, он сам. В действительности и он и мир остались прежними, просто они поменялись местами, и теперь мир сидел в клетке, ключ от которой был у странника. Однако он не собирался держать мир взаперти, наслаждаясь иллюзорной властью над ним. Он во второй раз открыл клетку, выпуская мир, и выбросил ставший бесполезным ключ.

Теперь странник знал, что нужно делать, но не знал как. Он искал ответ, но ответ ускользал от него, и в каждом раскладе на возможное будущее указывала руна Вэйд. Части головоломки отказывались складываться в единое целое, связанный образ ускользал, скользя по границе сна и прикидываясь то непонятными письменами, то рисунками невиданных пейзажей. Все оказалось намного сложнее, чем казалось в самом начале. Требовалась основа, опора для всего остального, однако мир превратился в болото, поглощающее всякую мысль без следа. Необходимо было произвести собственное сотворение мира: разделить небо и землю, свет и тьму, воду и сушу, и населить сушу растениями и животными, а воду рыбами и тварями, и посадить над ними владыкою Человека. Да будет так!

Тьма

В юные годы странник заинтересовался тьмой. Тьма манила его, завораживала, занимала все его мысли. При свете дня все казалось понятным и оттого невероятно скучными. «Как можно жить, повторяя изо дня в день одни и те же действия? — изумлялся он. — Другое дело ночь! Ночью может произойти все что угодно».

Он терпел скучные дни в ожидании ночей, которые приносили с собой ожидание тайны. Однако ночи сменяли друг друга, а ничего особенного не происходило. Разочарованный, странник перестал понимать людей, боявшихся темноты, и стал смеяться над ними и подшучивать. Тьма оказалась обманом, таким же, как и прочие. В ней не было ничего, кроме спящего дня. Однако он был не из тех, что так просто сдаются.

«Если во тьме ничего нет, — подумал однажды странник, — значит, нужно что-то призвать!» Тьма ответила на его призывы презрительным молчанием. Тогда он решил наполнить тьму самостоятельно и придумал себе двойника. Многие из нас время от времени мечтают о близнеце, вот странник и придумал себе близнеца. Он беседовал с двойником обо всем на свете, играл с ним, иногда советовался и делился переживаниями. Нельзя сказать, что двойник получился во всем похожим на странника. Он был более жестокий, злой и смелый. Приходил он только по ночам. Страннику нравилось воображать, будто двойник сидит в кресле у изголовья его кровати и дает ему советы: как поступить с одноклассником, который постоянно достает его, что сказать на входе в школу, когда у него опять потребуют сменную обувь, как избавиться от постоянного контроля матери. Никакого раздвоения личности, обычная детская игра, которая вскоре забылась. Почти.

Когда страннику исполнилось четырнадцать лет, игра вернулась. Вместе с ней вернулся и двойник. Вернее он сам стал тем самым жестоким, нелюдимым двойником. Три летних месяца он провел в странном полусонном состоянии. Он ходил по ночам в лес, сидел на пологом холме на опушке и смотрел на сияющую в небе Луну. За деревьями проходила единственная дорога, соединявшая две соседние деревни, и иногда он слышал голоса других подростков, идущих из одной деревни в другую, а потом, в гораздо более приподнятом настроении, обратно. Странник сидел и не мог понять, что он делает здесь, в этом подмосковном лесу, в этой стране, в этом, мать его, мире. Он ничего не понимал. Абсолютно.

Мысли застывали во тьме, и мир рассыпался на несвязанные фрагменты. Зачем все это? Эти деревья, этот ветер, эта Луна, эти люди, орущие за деревьями очередную дурацкую песню, возникшую из небытия, чтобы ненадолго сделаться хитом, после чего кануть обратно в небытие? Все это пусто и пресно. Если бы он мог поубивать их всех, он бы так и поступил. Но их жизни не были в его власти. Как и его собственная жизнь. Что он делает здесь? Надеется, что из тьмы ему явится какой-нибудь спаситель, который одарит его силой и властью над тварями и людьми? Никто не придет, тьма пуста. Некому ответить на его призывы, даже эхо молчит. Черти и демоны оказались такой же выдумкой, как ангелы и бог. Зато реальны эти придурки, их пьяные голоса всегда отзовутся, стоит только позвать. Неужели все так безнадежно? Да. Именно так. Ни бога, ни черта, лишь пьяные голоса за деревьями. Все кончено, можно идти вешаться.

Странник сидел на опушке и смотрел на Луну, и никто не смотрел на него из тьмы. Он улыбался. А что еще ему оставалось? Напиться и петь? Нет уж, увольте. Для него это слишком… низко. Впрочем, кем он себя возомнил? Демоном? Ангелом? Очередной аватарой Вишну? Банально и пошло. Глупо. Можно вставать и уходить. Можно продолжать сидеть и ждать неизвестно чего. Разницы никакой. Безнадега. Молчание. Быть может, тьма говорит с ним молчанием? И что она хочет этим сказать? Что время для диалога еще не пришло? А когда оно придет, через десять лет, в старости? Нет! Сейчас, именно сейчас! Но, черт побери, как же надоели эти вопли за деревьями! Они мешают ему слушать. Вдруг тьма все же ответит?! Вдруг, вдруг!

Но нет. Никто не ответит. Никогда. Никто никогда не ответит, потому что некому отвечать. Уходи. Не печаль Луну своими слезами, она может подумать, что ты плачешь из-за нее. Она не виновата. Ты не виноват. Никто не виноват. Все идет своим чередом. Ты родился, проживешь отмеренный тебе срок и умрешь. Такова твоя судьба. Такова судьба всех людей. Так что не злись из-за того, что между тобой и пьяными дураками нет никакой разницы. Жизнь сурова, но такова жизнь. К черту ее такую! К черту! Я не желаю так жить! Лучше умереть! Здесь и сейчас! Слышишь смех на дороге? Они смеются над тобой. Ты смешон. Ты жалок. Ты слишком глуп. Иди к ним. Веселись вместе с ними и ни о чем не думай. Иди к ним, живи как они и будешь счастлив. Счастлив как они? Да. Их счастье отвратительно! Другого счастья не существует, ибо таков удел человека. Ты еще слишком мал, чтобы понять это. И тогда странник впервые почувствовал руки на своей шее — это отчаяние принялось душить его. Все было кончено.

Он встал, отряхнулся и пошел в сторону дороги. Той ночью он напился и выжег знак на своей руке, чтобы никогда не забывать, что тьма пуста, и даже эхо не блуждает в ней. С тех пор он и двойник поменялись местами, и тот, кем он был, постепенно канул во тьму, ничуть не наполнив ее. Он остался. Вместе с ним осталась депрессия, душившая его долгие годы, и знак на руке, и пустота в сердце, а больше ничего, ибо все пусто и пресно.

Странник рассуждал вслух обо всякой всячине, чтобы произвести впечатление на окружающих, но они подшучивали над ним, он носил все черное, чтобы казаться таинственным, но никто не видел в нем тайны, он водил друзей ночью на кладбище и рассказывал им страшные истории, но никто не пугался. Суета сует, — все суета. Восходило солнце, и заходило солнце, и восходило вновь. И дули ветры к югу, и переходили к северу, и снова к югу. И текли реки в море, и дожди с небес. И приходили осени, а вслед — зимы, и снова осени. И не было ничего, а что было, то было пусто, и не наполнялось и не делалось более пустым. И писались слова, и зачеркивались, и писались вновь. И не было счастья, и несчастья, и чувств, и мыслей. Все приходило и уходило, и не возвращалось, и лишь знак на руке напоминал о том, что сказала тьма.

Тень

Куда бы странник ни шел, его тень следовала за ним, и все топтали его тень, а он топтал их тени. И все были счастливы, и шутили, и смеялись, и вытирали друг о друга ноги, и называли это «жизнью». Но вот странное дело, когда наступали на его тень, странник оставался безразличен. Когда же он наступал на чью-нибудь тень, человек начинал возмущаться так, словно наступили на него самого. И тогда странник сделал открытие. Оказывается, люди не отличают себя от своей тени! Мало того, они считают, что тени, на которые они смотрят, это и есть они сами. И глядя на него, они на самом деле видят только его тень, но не его самого. Поэтому одни стараются нарочно наступить на его тень, думая, что причиняют ему вред, а другие вежливо обходят ее, боясь причинить ему вред. Ни то ни другое не оказывало на него никакого воздействия.

Вскоре выяснилось, что люди судят друг о друге исключительно по теням. Тот, чья тень кажется красивой, становится кинозвездой. Тот, чья тень умеет казаться важной, — начальником. Суетливые тени бегают на дискотеки, а тени, умеющие показывать другие тени, выступают на эстраде. Вся жизнь оказалась театром теней и для теней. Тогда странник повнимательней пригляделся к своей собственной тени и нашел ее довольно невзрачной. Еще бы, ведь он совершенно о ней не заботился, поскольку не считал ее важной. Он вообще не понимал, зачем она ему нужна. Однако без своей тени невозможно было жить в обществе. Поэтому он придал ей бодрый вид и, ничуть не беспокоясь о ее сохранности, бросил ее на растоптание.

Ему твердили, что за тенью надлежит ухаживать, что ее следует холить и лелеять, ибо ничего нет в мире важнее ее. В ответ странник лишь пожимал плечами и говорил: «Важна не тень, а то, что ее отбрасывает». На него смотрели как на сумасшедшего. Людям, привыкшим ориентироваться по только теням, трудно было принять мысль о том, что их что-то должно отбрасывать. «Есть только тени, — говорили они. — Остальное — выдумки глупых мечтателей! Только тени имеют значение и Всемогущий, их сотворивший!» Странник не соглашался с ними, но и не спорил. Он знал, что никакой Всемогущий не создавал тени по образу и подобию своему, просто светит солнце, и падают тени. Вот и все. Если люди не желают замечать ничего, кроме своих драгоценных теней, что ж, пусть так и будет. Но он-то вовсе не обязан придерживаться их мнения. С чего это вдруг? Пусть они носятся со своими тенями как с величайшими драгоценностями, ему до этого нет никакого дела. Все равно от нее нет никакого толка, лишь под ногами путается.

К нему приходили называющие себя рабами Всемогущего и пытались купить его, суля вечную жизнь его тени, но он отвечал им: «Я не хочу, чтобы моя тень жила вечно». Его стращали мучениями, которые якобы претерпевают тени грешников в аду, он же говорил им: «Моя тень безгрешна, ибо не в ее власти совершать грехи и благости». К нему приходили именующие себя слугами Павшего и обещали ему иные удовольствия, если его тень перейдет на их сторону. Им он отвечал тоже самое.

Тень странника терзали и тянули в разные стороны, и вскоре она надоела ему, ибо не было от нее ничего полезного, только раздражения и беды. И бросали в нее камни, и плевали в нее, и топтали ногами. И захотел он избавиться от нее, но не знал как, ибо куда он ни шел, его тень следовала за ним. И повсюду его встречали по тени его и провожали по ней же, и никто не видел его самого, только ее одну. И всякая мысль, сказанная им, приписывалась его тени, и за всякое дело его, получала она порицание или благодарность. Тень жила его жизнью и наслаждалась ею, и страдала от нее, а он не наслаждался и не страдал, ибо не жил, а всего лишь отбрасывал тень свою. И невозможно было избавиться от нее, ибо там, где свет, обязательно появляется тень. И тогда странник пошел прочь от света и от тени своей, и чем дальше он уходил, тем бледнее она становилась, пока не исчез всякий свет вокруг него, а вместе с ним и тень. И сам он исчез, поскольку был слеп во тьме, и не видел ничего, в том числе и себя. Тогда странник вернулся к свету и к тени своей и стал учиться видеть во тьме, где нет никакого света. Так учился он, и тень училась вместе с ним, ибо не желала исчезать, но жить вечно. И чем больше он понимал и умел, тем больше умела и понимала его тень. И в миг, когда он научился видеть во тьме, тень его научилась видеть во свете. И возликовал он, и тень его возликовала вместе с ним, ибо с этого момента они могли жить друг без друга, каждый своей жизнью. И пошла тень его в мир теней, а сам он во тьму, и стали искать то, что желалось им, но не находили. И тень не могла слиться с тьмой, и странник не мог принять свет. И бродили они по разные стороны не в силах перешагнуть черту, разделившую их. И лишь на границе дня и ночи, света и тьмы, яви и сна, они могли встреться и сделаться единым существом. И не было силы, способной вновь связать их, а если была такая, то не спешила им помочь. И сидел каждый из них в клетке своей и смотрел на клетку другого с завистью. И сидели бы они так до скончания дней своих, если бы не явился некто и не дал им ключ, один на двоих. И не мог каждый открыть свою клетку, только клетку другого, а до замка на своей клетке дотянуться не мог. Тогда странник открыл клетку своей тени и отдал ей ключ, и тень открыла его клетку и выпустила его. И стали они вновь едины, но не врагами друг другу, а помощниками. И ходили они во свет и во тьму свободно, и не стало ни их пути преград, сотворенных ими самими, только те преграды, которые творят иные для самих же себя. И была отдана во владение тени жизнь его на свету, и пожаловал он себе жизнь во тьме, и не было больше между ними раздоров и споров, и обид, и недоверия, и иных каких умыслов во вред себе и другому.

Пробуждение

Странник спал и не знал, что видит последний сон в своей жизни, и что этот сон и есть его жизнь. Сон этот не был ни пророческим, ни особенно осмысленным. Обычное мельтешение перед глазами. Какие-то лица, какие-то комнаты, пейзажи и натюрморты. Он куда-то шел, что-то делал, ему что-то говорили, он что-то отвечал. Он ел и пил, смотрел телевизор и слушал музыку, шутил и смеялся, учился и работал, что-то писал и что-то читал, где-то ходил и куда-то хотел попасть. Все было смутно и сам он был смутным, одним из созданий, населявших этот бестолковый сон. От него что-то требовали, он что-то требовал от других. Никто ничего не делал как положено, и все друг на друга из-за этого злились. Всем было тошно и скучно, а тех, кому было весело, выгоняли из институтов, с работы, отправляли лечиться от наркомании, стращали богом или вообще сажали в тюрьму. Повсюду ходили чудовища в людском обличии и люди, похожие на чудовищ. Все навязывались в друзья, враги и отцы родные. Одни исчезали, другие появлялись, третьи сидели на одном месте и учили всех жить. Где-то, кажется, воевали. Кто-то постоянно искал виноватых, но виноватых никто не наказывал, а наоборот, продвигал по службе. Каждый кого-нибудь ненавидел: кавказцев, евреев, американцев, католиков, чеченцев, мусульман, фашистов, олигархов, сантехников и всех прочих. Каждого кто-нибудь ненавидел в ответ. Всякий мнил себя специалистом во всех вопросах сразу и не желал слушать никого, кроме себя. Все прекрасно разбирались в политике, футболе, религии и однополом сексе. Каждый имел собственное мнение и очень этим гордился. Все были уникальными и неповторимыми, но почему-то абсолютно одинаковыми. Кто-то ходил строем, кто-то нарочно не в ногу со всеми, но в ту же сторону. Все обещали друг другу светлое будущее, но никто ничего не делал, чтобы его приблизить. Все гребли под себя и плевали на остальных. Еще все боялись террористов, хотя нигде, кроме как по телевизору, их не видели. Впрочем, здесь боялись всего: ответственности, смерти, грабителей, коммунистов, злых собак, пауков, соседей, людей в погонах, болезней и самих себя. Страх глушили алкоголем, наркотиками и тупыми телешоу. Никто не был счастлив, но все завидовали счастью других. По улицам бродили бомжи и собаки. В домах отключали то свет, то горячую воду. Все были заняты зарабатыванием денег, тратили на это все время, но денег все равно не хватало, потому что хотелось еще и еще. Некоторые молились и чего-то постоянно просили. Другие приносили жертвы и тоже чего-то просили. Ни те, ни другие ничего не получали, однако сходились во мнении, что обязательно получат, нужно только усерднее молиться и больше приносить жертв. Росло количество самоубийц и сумасшедших. Причем самоубийцы легко вычислялись по факту смерти, а вот сумасшедшие бродили вокруг, сохраняя инкогнито. Кому-то было весело, кто-то злился на весь мир. Одни усиленно размножались, другие лопотали что-то о морали и нравственности, видимо им никто не давал, вот они и пытались запретить остальным. Кому-то было скучно. Были и такие, что ждали конца света, однако конец этот так и не приходил. Второе пришествие также откладывалось, наверное по техническим причинам. Зато регулярно случались революции и солнечные затмения. Люди меняли жизни на деньги, а деньги несли в кинотеатры, в которых показывали нечто, отдаленно напоминающее кино. Музыка выродилась в подстилку для продюсеров. Книги не годились даже на растопку. Кто-то ворчал, что раньше было лучше, иные говорили, что лучшее, конечно, впереди. И те, и другие были неправы. Лучшего вообще не было. Все было очень мило и наивно. Наивные маньяки жгли наивных детишек в коллекторах в двух шагах от их домов, наивные милиционеры ничего этого не замечали, а наивные родители, вместо того, чтобы порадоваться тому, что их дети попали в Рай, в который они так истово верят, самым наивным образом рыдали в телекамеры, не вызывая этим ничего, кроме гомерического хохота. Самый короткий день в году сменялся самым длинным, страдания — весельем, молодость — старостью, тишина — грохотом, жизнь — смертью. Алкоголь неизменно вызывал похмелье, а физиономии политиков — желание запустить в телевизор чем-нибудь потяжелее. Прогнозы погоды никак не могли встретиться с реальностью, предсказания астрологов — со здравым смыслом, а то, что мечтается, — с тем, что случается. Никому нельзя было дозвониться, а собственный телефон все время молчал. За окном постоянно было либо слишком холодно, либо слишком жарко. Все пешим прогулкам предпочитали многочасовое стояние в пробках. Дождь начинался именно тогда, когда ты выходил из дома без зонтика. Необходимые вещи все время пропадали, а в метро тебе обязательно наступала на ногу жирная баба, прущая сумки из какого-нибудь Зауральского края. Все это вызывало неизбежное желание повеситься. Или сначала всех перестрелять, а потом повеситься. Или всех перестрелять и не вешаться. Мизантропия правила бал. По радио обещали похудение, исцеление и вечностояние. Встреченные на улице бывшие одноклассники лезли с тупыми вопросами и получали тупые ответы. Философия не помогала. Книги старого шамана стояли на полке и оранжево улыбались. Вежливость вызывала приступы тошноты, а тошнота — желание быть вежливым. Розжиг костров в неположенных местах приносил одни убытки, менты своей выгоды не упускали. Все был пресно и пусто. Хотелось бежать, но куда? Повсюду одни и те же рыла, одно и то же свинство. Земля, сука, круглая как дырка в сортире — сри сколько хочешь. Ни одна стена еще не рухнула от того, что в нее бились головой. И ни один бог не отозвался на молитву. И ни одна голова еще не отделилась от тела без помощи топора или меча. И не одна ложь не случилась без слов. А всякий, кто скажет вам иное, окажется либо лгуном, либо прохвостом, либо тупицей. «Солнце восходит за окнами. Ветер колышет кроны деревьев. Это Лес. Все это Лес, в котором люди построили свои дома, проложили дороги, создали законы и богов. Они возомнили себя хозяевами Леса, но тот даже не заметил их присутствия. Смотрите на этот Лес и дивитесь: что подобно Лесу сему и что может сравниться с ним? Что ваши творения по сравнению с его творениями? Что ваши чудовища по сравнению с его чудовищами? Что ваша сила по сравнению с его силой? Бедность и грязь и жалкое довольство собою. Вы ходите во сне и не видите ничего, кроме своих снов и себя в своих снах, и оттого ваши сны отвратительны вам и мерзки необычайно». И, сказав это, странник проснулся.