Предложению Минфина повысить все налоги и отменить бесплатную медицину посвящается...

-- Серега! Серега, привет!

-- Здравствуй, Максим.

Друзья обнялись. Максим тут же втиснулся в очередь рядом с Сергеем. Стоявший позади молодой парень посмотрел на него с явным неодобрением, но ничего не сказал.

-- Сколько мы с тобой уже не виделись? Года три? -- как ни в чем не бывало завел разговор Макс.

-- Больше, -- покачал головой Сергей. -- С самой Олимпиады в Сочи, это значит четыре года назад.

-- Точно! Время-то как летит.

-- И не говори.

-- А теперь у нас чемпионат мира по футболу. Сколько мы этого ждали, а? Помнишь?

-- С самого детства.

-- Ага. Чтоб своими глазами, на трибунах, и наши в финале натягивают бразильцев 8-0. А-а-а!

-- Тише ты.

-- А что?

-- Вон, смотрит.

Сергей указал на коренастого бойца народного фронта, который повернулся в их сторону, поглаживая ствол автомата толстыми как сардельки пальцами. Сергей виновато улыбнулся, и народный фронтовик равнодушно заскользил взглядом дальше по шеренге людей. Над домами с ревом пронесся воздушный патруль, охранявший город от террористов: четыре новеньких истребителя и два бомбардировщика. Когда их надсадный вой затих вдали, Макс тихо поинтересовался:

-- А на финал у тебя билеты есть?

-- Нет, -- вздохнул Сергей. -- Только на один групповой. Понимаешь, у меня недавно сын родился. Кручусь на трех работа ... Читать дальше »

В мире существуют лишь три религии: народная, институциональная и личная. Народная религия принадлежит массам, они лепят из нее все, что хотят, смешивая воедино восток и запад, магию и науку, Бога и Дьявола. Здесь царят невежество, мракобесие и извечное человечье желание получить многое малыми усилиями. Народная религия эклектична и универсальна: на любом континенте, в любой стране мы без труда отыщем людей, верящих в духов или в святых-заступников, которых нужно задобрить подношениями, чтобы добиться от них желаемого. Типичный вопрос народной религии: «Как расставить иконы по фен-шую, чтобы разбогатеть и наслать порчу на соседа?»

Институциональная религия в своем внешнем проявлении предстает перед нами как смесь бизнеса и власти. Уносящиеся ввысь иерархии священнослужителей призваны оградить стадо от ненужных шатаний и разбродов. Они лишь придают народной религии некий академический лоск, производя бесчисленные богословские труды по малейшему поводу, а то и вовсе без оного. За этим декором скрывается динамическое мемохранилище, где всего-навсего происходит отбор и репликация мемов. Основной вопрос институциональной религии звучит следующим образом: «Как нам сохранить и приумножить нашу корпорацию?»

Личная религия, какое бы формальное название оно не носила, в сущности всегда и повсюду одна и та же. Оттого различия между ее истинными адептами, выросшими в разных социокультурных условиях, со временем стираются до полной незначительности. Между суфием, просветл ... Читать дальше »

Душная июльская ночь заглядывала в землянку влажными от грозы глазами. Накануне прошел дождь, и в собравшейся на полу у входа воде зазеленели первые островки плесени. На краю стола тихо коптила керосиновая лампа. Сам стол — две ржавые бочки с накинутым на них листом ДСП — стоял посреди лежанок, на которых отдыхали после вчерашнего боя солдаты. Их было трое, остальные провели эту ночь в окопах, глядя неподвижными глазами в бездонную черноту неба.

— Тарас, — прошептал лысый паренек, лежавший в углу под драной гимнастеркой. — Тарас, спишь что ли?

— Чего тебе? — буркнул, не поворачиваясь, круглолицый Тарас. Он лежал на боку, у самого стола, и глядел единственным уцелевшим глазом на язычок пламени, едва заметный под закопченным стеклом.

— Не пойду.

— Ну, пойдем.

— Не пойду-у-у!

— Сашенька, сынок, ну пойдем уже. Нас ждут.

— Я не хочу.

— Надо, Сашенька.

— Я не могу-у-у!

— А ты через немогу, через нехочу. Левой ножкой, правой ножкой вот так. Не брыкайся. На тебя тетенька из окна смотрит, а ты брыкаешься. Что она подумает?

— Не пойду, я сказал! Не пойду! Не пойду!

— Ну пожалуйста. Там уже все твои друзья: Паша, Максим, Дима, Лёша. Им без тебя будет грустно.

— А мне все равно!

— И Маша тоже тебя ждет. Тебе ведь нравится Маша? Скажи, нравится?

— Ну, да... Маша мне нравится.

— Вот, она тоже будет без тебя грустить. Ты ведь не хочешь, чтобы она расстроилась и ушла?

— Не хочу.

— Тогда пойдем, Сашенька, пойдем.

— Не пойду!

— Ох ты мое мучение! Да никто тебя там не укусит. Все через это проходили, и я, и отец твой два раза. Это совсем не больно, ты вообще ничего не почувствуешь, честное слово.

— Ага, сначала не больно, а потом... Мне Петька знаешь чего рассказывал?!

— Петя тебя обманул. Он всех обманывает. Ты с ним больше не общайся, а то он и тебя врать научит, понял?

— Понял.

— Ну все, пойдем. Пойдем!

— Не пойду-у-у! Не пойду-у-у! А-а-а-а!

Толстая тетенька с официальным лицом выходит на крыльцо и, нетерпеливо подбоченившись, интересуется:

— Жениха долго ждать? ЗАГС работает до шести!

Хазрат Инайят Хан "Чаша Саки" (~1913 г.), цитаты:

Нет худшей бедности, чем жалость к себе. Она губит человека, и он не видит ничего, кроме своих болезней, невзгод и страдания.

Если бы люди знали свою собственную религию, как терпимы бы они стали и как свободны от любого недоброжелательства против других религий.

Подлинный смысл распятия на кресте заключается в распятии своего ложного "Я", чтобы истинное "Я" могло расти. До тех пор, пока ложное "Я" не распято, истинное "Я" не реализуется.

Тот, кто хранит зло в своем сердце, не может видеть красоту.

Отказываться от того, чего мы не можем добиться, не есть истинное отречение, это слабость.

Тот, кто не способен справиться с собой, не способен справиться ни с чем; тот, кто победил себя, победил все.

Проституция в Российской Империи

Проституция в царской России находилась под официальным государственным запретом всего около 200 лет (из более чем тысячелетней истории Руси) с 1649 по 1843, когда она была легализована Николаем I (Палкиным:).

Согласно Правилам содержательницам борделей, утвержденных министром внутренних дел 29 мая 1844 года бордели можно было открывать только с разрешения полиции, причём вводился возрастной ценз для содержательниц борделей — «только женщина средних лет — от 30 до 60», а также для приёма проституток в бордель — «не принимать моложе 16 лет». Также существовал запрет приём клиентов содержательницами публичных домов «по воскресным и праздничным дням до окончания обедни».

Было две основных категорий проституток: билетные (работающие в публичном доме) и бланковые (работающие на съёмных квартирах под присмотром сутенёров). В России в 1890 г. домов терпимости было отмечено 1262, тайных притонов 1232, проституток в домах терпимости — 15 365, одиночек 20 287 (это — минимальные цифры, фактически, видимо, больше). Публичные дома в России делились на три категории. В борделях высшей категории за визит платили 100 рублей, а суточная норма была 5—6 человек. В борделях средней категории — суточная норма 10—12 человек при цене 1—7 рублей. Низшей — 30—50 копеек при суточной норме 20 человек и более (ссылка).

Доктор П. Обозненко дает следующую подробную таблицу 5 189 зарегистрированных им проституток: крестьянок — 47,6%, мещанок — 30,1%, солдаток и солдатских дочерей — 7,3%, иностранок — 3,7%, дворянок — 0,8%, купеческого звания — 0,1%, чиновниц — 1,2%, незаконных дочерей (никуда не приписанных) — 1,6%, из воспитательного дома — 0,2%, финляндок — 2,3%, духовного звания — 0,2%, потомственных гражданок — 0,4%, неизвестного звания — 2,5%. Исследования Мартино показали, что… лишение невинности обыкновенно имеет место в раннем возрасте. Так на 607 проституток дефлорация имела место от 5-20 лет в 487 случаях и лишь 120 — по наступлении 20-летнего возраста (ссылка).

В 1901 году возрастная планка для работы проституток повышена с 16 лет до 21 года. На деле же большинство публичных женщин, даже живших при официальных домах терпимости, младше – от 11 до 19 лет (в деле о похищении казанской иконы Божьей Матери в 1904 году одним из свидетелей проходила «проститутка лет двенадцати» — прим. Tannarh’a) Т.к. проституция считалась официальной профессией, то публичные дома облагались налогом. Оговаривался и расчет за услуги: 3/4 полагались хозяйке, 1/4 – девушке (ссылка).

Гомосексуализм в царской России

Иеромонах Серафим (Роуз). Человек против Бога:

Реалист сказал бы, что причина кроется в его любви к истине, не позволяющей ему верить в высшую истину, потому что она «не более чем фантазия». Данной точки зрения придерживался Ницше, видя в ней то изначально христианское свойство, которое обернулось против христианства же. «Чувство истины, столь глубоко развитое в христианстве, в конце концов восстало против фальши и надуманности всех христианских объяснений мира и его истории». Понятые в правильном контексте, эти слова имеют некий глубинный смысл, хотя весьма искаженный и частичный…

Ницше восставал непосредственно на христианство, выхолощенное либеральным гуманизмом; христианство, в котором бескомпромиссная любовь к абсолютной истине и преданность ей были крайне редки или вообще отсутствовали; христианство, которое превратилось не более чем в нравственный идеализм, подкрепленный эстетическим чувством. Подобно Ницше, «русские» нигилисты восставали против романтического идеализма «лишнего человека», живущего в туманной области фантазии, лишенной какой бы то ни было реальности, духовной или иного мира. Подобная псевдодуховность столь же далека от христианской истины, сколь и нигилистический реализм…

Ницше высказал бессмысленную идею, будто люди некогда видели добро в том, что мы ныне зовем злом. Будь это так, мы не могли бы говорить, что превзошли предков или хотя бы отстали от них. Как вы догоните Джонса, если идете в другую сторону? Дискутировать о том, выпало ли одному народу больше счастья, чем другому несчастья, — все равно что спорить, сравнивая пуританизм Мильтона с толщиной свиньи.

Правда, человек (неумный) может менять свою цель или идеал. Но, став идеалом, само изменение пребудет неизменным. Если поклонник изменения хочет оценить свои успехи, он должен быть верен идеалу изменения, он не смеет заигрывать с идеалом однообразия. Прогресс сам по себе не может прогрессировать. Стоит заметить, что, когда Теннисон, пылко, но довольно неубедительно восхвалял идею бесконечного изменения, он инстинктивно использовал метафору, годную для описания тюремной скуки. Он писал: Пусть великий мир несется в изменений колее. Он представлял себе изменение неизменной колеей, и так оно и есть. Изменение — чуть ли не самая узкая и жесткая колея, в какую только может попасть человек.

Из книги Ницше Ф. «Генеалогия морали»

Восстание рабов в морали начинается с того, что ressentiment сам становится творческим и порождает ценности: ressentiment таких существ, которые не способны к действительной реакции, реакции, выразившейся бы в поступке, и которые вознаграждают себя воображаемой местью. В то время как всякая преимущественная мораль произрастает из торжествующего самоутверждения, мораль рабов с самого начала говорит Нет «внешнему», «иному», «несобственному»: это Нет и оказывается ее творческим деянием. Этот поворот оценивающего взгляда — это необходимое обращение вовне, вместо обращения к самому себе — как раз и принадлежит к ressentiment: мораль рабов всегда нуждается для своего возникновения прежде всего в противостоящем и внешнем мире, нуждается, говоря физиологическим языком, во внешних раздражениях, чтобы вообще действовать, — ее акция в корне является реакцией…

— Когда другие порицают меня, или порицают дхарму, или порицают сангху, то вы, монахи, не должны испытывать ни гнева, ни недовольства, ни неприязни в сердце. Если вы, монахи, будете сердиться и горевать, когда другие порицают меня, или порицают дхарму, или порицают сангху, то вам же будет от этого ущерб. Если вы, монахи, будете сердиться или горевать, когда другие порицают меня, или порицают дхарму, или порицают сангху, то сможете ли вы судить, справедливо или несправедливо говорят другие?

— Конечно, нет, господин.

— Когда другие порицают меня или порицают дхарму, или порицают сангху, то вы, монахи, должны разъяснить как неверно то, что неверно. По такой–то причине это неверно, по такой–то причине это неправильно и нет этого у нас, и нельзя у нас этого найти. Когда же другие восхваляют меня, или восхваляют дхарму, или восхваляют сангху, то вы, монахи, не должны испытывать ни радости, ни удовлетворения, ни веселья в сердце. Если вы, монахи, будете радостны, довольны, веселы, когда другие восхваляют меня, или восхваляют дхарму, или восхваляют сангху, то вам же будет от этого ущерб. Когда другие восхваляют меня, или восхваляют дхарму, или восхваляют сангху, то вы, монахи, должны разъяснить как вернее то, что верно: «По такой–то причине это верно, по такой–то причине это правильно, и есть это у нас, и можно это найти у нас».

Где-то в недалеком будущем…

Возвращается поздно вечером муж домой, а дома его уже жена ждет, злая, на двух работах напахавшаяся, полотенцем в руках размахивает и говорит ему:

— Ты где был, ирод окаянный? Два часа ночи уже! С дружками своими шлялся, небось?

— Да, с друзьями, — кивает муж.

— Опять в церковь ходили? — закипает потихоньку жена.

— Да, ходили.

— Молились, значит?

— А что? — с вызовом отвечает муж. — В свой законный выходной имею право и помолиться.

— Совсем разворовали страну, сволочи!

— Ась?

— Страну, говорю, совсем разворовали.

— А-а-а, это да, это да. А ты кто такой будешь, мил человек?

— Как кто? Внук я твой! Опять забыл что ли?

— Забыл, забыл. Ты не серчай, я же не нарочно забыл. А годков тебе сколько?

— Двадцать уже.

— Сколько, сколько?

— Двадцать, говорю!

— А! Ну и как: ты учишься или работаешь?

— А чему мне учиться? Читать-писать умею, Отче Наш наизусть знаю. Работаю я, уже без малого восемь лет.

— И сколько получаешь?

— Ты че, дед?! Я же не за деньги работаю!

— А за что тогда?

— За звание Героя Труда! Это знаешь как почетно? Почетней любых денег! Я сегодня в два раз план перевыполнил!

— Понятно, чего ты такой взмокший.

— Да не. Это я после работы сдавал нормы ГТО.

— И как, сдал?

— Сдал!

— Сколько заплатили?

— За это не платят, дед, только значки дают.

— Работаешь ты, значит, за значки, корячишься в своем ГТО тоже за значки, а пенсия у тебя какая будет в рублях?

— Пенсия у меня будет не в рублях, а в баллах. У нас система теперь такая, что пенсию в баллах начисляют.

— А живешь ты тогда на что?

— Ну как, ворую помаленьку, то тут, то там, пока барин не видит.

— Какой еще барин?

— Наш барин. Крепостные мы дед, крепостные!

— Понятно… О-хо-хох, дураками жили, дураками и помрем. И как нас таких идиотов земля-то носит?