Новый адрес страницы:
https://tannarh.wordpress.com/2014/07/21/юморески-4/

Несвоевременный вопрос

С раннего утра обезьяны пребывали в страшной ажиотации. Было объявлено общее собрание, и вся стая расселась по веткам могучего дерева в соответствии с рангом и степенью наглости: ближе к стволу расположились толстые высокопоставленные обезьяны, а всякая шушера устроилась у них за спиной на тонких веточках и молча кивала, слушая своих предводителей. Слово взяла молодая прогрессивная обезьяна с модной прической в пещерном стиле. Возле нее суетился помощник с накарябанными на листочках тезисами речи.

— Товарищи! — обратилась к собравшимся прогрессивная обезьяна. — Сегодня на повестке дня важный вопрос...

— Два вопроса, — подсказал помощник, смущенно откашлявшись.

— Два чрезвычайно важных вопроса. Начнем с главного. Пора бы нам уже спуститься на землю и заняться бипедализмом!

Публика недоуменно загудела:

— Чем? Чем заняться?

— Освоить прямохождение, — пояснил оратор. — Научиться, так сказать, передвигаться на своих двоих. Прогресс и законы эволюции требуют от нас новых свершений на благо нашего вида! Прямохождение — это...

— Грех это! — вскричала жирная бородатая обезьяна, голову которой венчала засохшая шкурка банана, съеденного по преданию Великим Вождем и Учителем всех обезьян. — Никогда обезьяны не ходили по земле, ибо жить на деревьях нам заповедовал Великий Макак, погибший и воскресший за наши грехи! Его священные лапы никогда не казались земной тверди, и мы скорее умрем, чем нарушим этот великий завет!

Агрессивные вонючие мартышки у него за спиной перестали ковыряться друг у друга в носу и одобрительно заворчали, соглашаясь со своим предводителем.

— А ежели кто с дерева спустится — тот предатель и гнида, которую надо давить, — неумело проговорила одна из них.

— Точно! Давить! Какашками их закидаем! — загалдели остальные.

Стушевавшийся было от их напора оратор продолжил:

— Товарищи!

— Майданский хряк тебе товарищ, — вякнул кто-то с задних рядов.

— Товарищи! Прямохождение открывает перед нами новые горизонты. Мы сможем, наконец, покинуть это дерево и освоить новые неизведанные территории!

— Ишь чего удумал, — перебила оратора обезьяна с военной выправкой. — Наши деды и прадеды веками погибали за это дерево, а ты говоришь бросим его и пойдем неизвестно куда. Не позволим оскорблять память наших пращуров!

— И их религиозные чувства, — важно добавил бородатый обезьян.

— Правильно говорите, отче, — согласился военный.

— А я знаю, я знаю! — выскочила вперед хилая мартышка, которая всегда поддакивала начальству в обмен на подачки. — Это они хитрый план такой придумали: сгонят нас с дерева, а потом его соседям продадут за тридцать гнилых бананов! Предатели!

— Но ведь надо же как-то эволюционировать дальше! — воскликнул оратор. — Посмотрите на соседних западных обезьян: они уже спустились с деревьев, ходят на двух ногах и живут в пещерах. У них даже огонь есть! Они на нем мясо жарят, за которое наши вожди им наши же бананы по дешевке продают!

— Продажа бананов — это основа нашего бюджета, — важно ответила обезьяна с дорогим маникюром. — Руководству нужно хорошо питаться, потому что оно за всех думает, а вам вон целую горсть объедков каждый год выделяем на здравоохранение и образование. Чем вы недовольны?

— Не нужон нам ихний огонь, — загалдела толпа. — Пущай им подавятся! Сыроедение полезней для здоровья! Западные обезьяны нам не указ! Своим умом жить будем!

— Если мы не будем эволюционировать вместе со всеми, то вымрем! — вскричал оратор в отчаянии.

— Мы скорее вымрем, если будем слушать всяких продажных тварей, вроде вас, которые за кусок жареного мяса Родину продадут! — завопила хилая мартышка и тут же получила недоеденный банан от военного.

— Не нужно раскачивать наше дерево, — важно заявил вождь, глядя с отеческой улыбкой на собравшихся из высокого дупла. — Тысячу лет оно простояло и еще тысячу лет простоит.

Оратор отчаянно вскинул руки:

— Мы могли бы пойти дальше: освоить новые земли и гигиену, построить города, изобрести компьютеры. Мы могли бы...

— Бред сивой обезьяны! — оборвала его бородатая мартышка. — Такую безнравственность и кощунство мы будем беспощадно искоренять!

— Натуральный экстремизм, — согласился военный. — И куда только наши правоохранительные органы смотрят?

— Судить таких надо! — завизжала худая мартышка, поглядывая с надеждой на военного, однако на этот раз ей ничего не обломилось.

— Товарищи, как вы не понимаете...

Толпа взъярилась:

— Это мы-то не понимаем?! Мы все понимаем! Мы умнее всех! Мы самые великие обезьяны на свете!

— Тихо! — прикрикнул на них вождь. — Мы еще и самые цивилизованные обезьяны, поэтому считаю необходимым поставить этот вопрос на честное всенародное голосование. Кто за враждебный нашим вековым устоям и проплаченный врагами нашей Родины бипедализм? Поднимите лапы.

Оратор и его помощник в одиночестве подняли лапы.

— Так, а кто против? — поинтересовался вождь. Лапы подняли все остальные, поэтому он подытожил: — Глас народа — глас божий.

Толпа возликовала:

— Точно! Точно! Вождь как всегда прав! Почему меньшинство всегда пытается навязать свое мнение большинству? По какому праву? Народ всегда прав! Долой бипедализдов с нашего великого дерева!

— Ладно, черт с вами! — сдался оратор. — Сидите на своем дереве и кидайтесь друг в друга какашками, пока наши западные соседи изобретают колесо, смартфоны и адронные коллайдеры, — и повернулся к помощнику. — Какой у нас там второй вопрос?

— О легализации однополых браков.

— Э-э-э. Давай сначала научим этих животных ходить на двух ногах, а дальше видно будет...

О Степане Бандере

Степан Бандера (1909 — 1959) — сын священника, теоретик украинского национализма и узник немецкого концлагеря Заксенхаузен, прославившегося на весь мир циничной надписью на воротах “Arbeit macht frei”. Личность столь же противоречивая, сколь и примечательная, Степан Бандера по-разному отразился в глазах современников. Одни считали преступником, для других он был героем, третьи же утверждали, что у Бандеры был двойник, который и творил вместо него все приписываемые ему преступления.

Родился он 1 января в королевстве Галиции и Лодомерии. Когда мать еще была беременна им, старая цыганка подробно предсказала всю его жизнь до самого последнего вздоха, однако ничего из сказанного ею не сбылось. В шесть лет он выучил язык, на котором поют слепые, а в ответ на недоуменные расспросы родственников заявил, что ослеп, потому что не видит вокруг родной страны.

Юношей Бандера повстречал во сне чорного человека с пышными золотыми усами, рассказавшего ему, какой смертью он умрет. Проснувшись, он обратился к к той, которая накануне сделала его мужчиной, с просьбой растолковать его сон. «У тебя будет много сыновей, — ответила она, — но лишь одному из них ты будешь отцом, а умрешь в одиночестве». С тех пор Бандера заходил в дома только с левой ноги и не поворачивался к незнакомцам лицом.

В Праге внебрачный сын прославленного резчика камней Атанасиуса Перната научил его ходить так, чтобы его тень никогда не пересекалась с тенями других людей, а в польской тюрьме он узнал, как читать мысли тюремщиков по звуку их шагов, и сколько хлебных крошек стоит дружба. Сокамерники говорили, будто на левом плече у него сидит чорт, глухой на ухо, повернутое к востоку, и советует, как поступить в трудную минуту.

В концлагере Бандера подружился с горделивым грузином по имени Яков. Они много спорили и обменивались снами: одному часто снилось то, что творилось в голове у другого. Так Бандера снова повстречал чорного человека, только усы его на этот раз были не золотыми, и он молчал. «Это мой отец», — сказал Яков утром, а на следующий день его застрелили охранники, вернув Бандере его одиночество.

В тюремном блоке Заксенхаузена он рисовал на стенах камеры то, что находилось за ними. Когда у Бандеры отняли краски, он продолжал рисовать без них. Тогда охранники посадили его в карцер и неделю не давали ни есть, ни пить, отчего Бандера сделался легче солнечного света, а на ночь привязывал себя сотканными из снов нитями к койке, чтобы не пропасть во тьме окончательно. Узнав об этом начальник концлагеря сказал: «Кому тюрьма — не тюрьма, тому и воля — не воля» и приказал отпустить Бандеру.

Однажды на стене своего дома Бандера прочитал загадочную надпись: «Пойдешь направо — потеряешься, пойдешь налево — не найдешься» и по ошибке зашел в подъезд с правой ноги. Там ему выстрелили в лицо цианистым калием, и сразу же сделалось холодно. Нарисованный на стене ангел сказал: «Прощается тебе, ибо не ведал» и поцеловал Бандеру в глаза, сначала в левый, а потом в правый, отчего губы его сделались алые как смерть. С тех пор каждый год 15 октября в Аду ровно на час наступает лютая стужа, и мерзнущие черти в ватниках сплевывают имя Степана Бандеры с языка.

Финал 2018

Предложению Минфина повысить все налоги и отменить бесплатную медицину посвящается...

— Серега! Серега, привет!

— Здравствуй, Максим.

Друзья обнялись. Максим тут же втиснулся в очередь рядом с Сергеем. Стоявший позади молодой парень посмотрел на него с явным неодобрением, но ничего не сказал.

— Сколько мы с тобой уже не виделись? Года три? — как ни в чем не бывало завел разговор Макс.

— Больше, — покачал головой Сергей. — С самой Олимпиады в Сочи, это значит четыре года назад.

— Точно! Время-то как летит.

— И не говори...

— А теперь у нас чемпионат мира по футболу. Сколько мы этого ждали, а? Помнишь?

— С самого детства.

— Ага. Чтоб своими глазами, на трибунах, и наши в финале натягивают бразильцев 8-0. А-а-а!

— Тише ты.

— А что?

— Вон, смотрит.

Сергей указал на коренастого бойца народного фронта, который повернулся в их сторону, поглаживая ствол автомата толстыми как сардельки пальцами. Сергей виновато улыбнулся, и народный фронтовик равнодушно заскользил взглядом дальше по шеренге людей. Над домами с ревом пронесся воздушный патруль, охранявший город от террористов: четыре новеньких истребителя и два бомбардировщика. Когда их надсадный вой затих вдали, Макс тихо поинтересовался:

— А на финал у тебя билеты есть?

— Нет, — вздохнул Сергей. — Только на один групповой. Понимаешь, у меня недавно сын родился. Кручусь на трех работах, как проклятый, а толку — все на налоги и квартплату уходит, как песок сквозь пальцы.

— Зато Крым наш! — подбодрил друга Макс. — Знаешь что? Завалялся у меня тут один билетик на финальный матч, доставал через оргкомитет для себя и еще пары ответственных товарищей, но один в последний момент соскочил на поезд в Магадан. Могу уступить тебе, по дружбе.

Они прошли через рамку металлодетектора в темное, пропахшее сыростью помещение.

Сергей заинтересованно поглядел на приятеля.

— По дружбе — это за сколько?

Макс привстал на цыпочках и прошептал Сергею в ухо сумму. Тот лишь печально усмехнулся в ответ:

— Издеваешься что ли? Мне для этого придется почку продать.

— Извини, дешевле не могу. И потом, зачем именно почку? Продай что-нибудь еще, машину свою, например.

— Давно продал, и мебель почти всю. Квартира на склеп похожа, спим с женой на полу. Летом еще ничего, а зимой без отопления совсем жуть.

— Понимаю, понимаю, — рассеянно отозвался Макс.

— Слушай, — оживился вдруг Сергей. — Раз ты при деньгах, не мог бы одолжить мне немного? Я хоть нормального детского питания куплю — сына побалую.

— Потом поговорим, — оборвал его Макс. — У меня дела, знаешь ли. Ну, покедова!

И скрылся в толпе, словно его и не было.

Когда подошла очередь Сергея, он протянул хмурой продавщице талоны на хлеб и заискивающе попросил:

— Только не горбушку, пожалуйста. Мне для ребенка.

Продавщица молча отрезала ему от заплесневелой буханки два куска по двести грамм, завернула их во вчерашний выпуск «Великой России», где на первой странице огромный заголовок возвещал об открытии чемпионата мира по футболу в Москве, и, не глядя, бросила Серею. Прижав драгоценную пайку к груди, Сергей поспешил к выходу. Оказавшись на улице, он вдруг вспомнил о другом своем однокласснике — Игоре, который на свадьбе говорил ему, что работает врачом. «До финального матча остается еще месяц, — прикинул Сергей. — Интересно, за сколько Игорь сможет продать мою почку? »

Вперед в прошлое

— Совсем разворовали страну, сволочи!

— Ась?

— Страну, говорю, совсем разворовали.

— А-а-а, это да, это да. А ты кто такой будешь, мил человек?

— Как кто? Внук я твой! Опять забыл что ли?

— Забыл, забыл. Ты не серчай, я же не нарочно забыл. А годков тебе сколько?

— Двадцать уже.

— Сколько, сколько?

— Двадцать, говорю!

— А! Ну и как: ты учишься или работаешь?

— А чему мне учиться? Читать-писать умею, Отче Наш наизусть знаю. Работаю я, уже без малого восемь лет.

— И сколько получаешь?

— Ты че, дед?! Я же не за деньги работаю!

— А за что тогда?

— За звание Героя Труда! Это знаешь как почетно? Почетней любых денег! Я сегодня в два раз план перевыполнил!

— Понятно, чего ты такой взмокший.

— Да не. Это я после работы сдавал нормы ГТО.

— И как, сдал?

— Сдал!

— Сколько заплатили?

— За это не платят, дед, только значки дают.

— Работаешь ты, значит, за значки, корячишься в своем ГТО тоже за значки, а пенсия у тебя какая будет в рублях?

— Пенсия у меня будет не в рублях, а в баллах. У нас система теперь такая, что пенсию в баллах начисляют.

— А живешь ты тогда на что?

— Ну как, ворую помаленьку, то тут, то там, пока барин не видит.

— Какой еще барин?

— Наш барин. Крепостные мы дед, крепостные!

— Понятно… О-хо-хох, дураками жили, дураками и помрем. И как нас таких идиотов земля-то носит?

Не ходи, Сашенька!

— Не пойду.

— Ну, пойдем.

— Не пойду-у-у!

— Сашенька, сынок, ну пойдем уже. Нас ждут.

— Я не хочу.

— Надо, Сашенька.

— Я не могу-у-у!

— А ты через «не могу», через «не хочу». Левой ножкой, правой ножкой вот так. И не брыкайся! На тебя тетенька из окна смотрит, а ты брыкаешься. Что она подумает?

— Не пойду, я сказал! Не пойду! Не пойду!

— Ну, пожалуйста,. Там уже все твои друзья: Паша, Максим, Дима, Лёша. Им без тебя будет грустно.

— А мне все равно!

— И Маша тоже тебя ждет. Тебе ведь нравится Маша? Скажи, нравится?

— Ну, да... Маша мне нравится.

— Вот, она тоже будет без тебя грустить. Ты ведь не хочешь, чтобы она расстроилась и ушла?

— Не хочу.

— Тогда пойдем, Сашенька, пойдем.

— Не пойду!

— Ох ты мое мучение! Да никто тебя там не укусит. Все через это проходили, и я, и отец твой два раза. Это совсем не больно, ты вообще ничего не почувствуешь, честное слово.

— Ага, сначала не больно, а потом... Мне Петька знаешь чего рассказывал?!

— Петя тебя обманул. Он всех обманывает. Ты с ним больше не общайся, а то он и тебя врать научит, понял?

— Понял.

— Ну все, пойдем. Пойдем!

— Не пойду-у-у! Не пойду-у-у! А-а-а-а!

Толстая тетенька с официальным лицом выходит на крыльцо и, нетерпеливо подбоченившись, интересуется:

— Жениха долго ждать? ЗАГС работает до шести!

Сценка из семейной жизни

Где-то в недалеком будущем…

Возвращается поздно вечером муж домой, а дома его уже жена ждет, злая, на двух работах напахавшаяся, полотенцем в руках размахивает и говорит ему:

— Ты где был, ирод окаянный? Два часа ночи уже! С дружками своими шлялся, небось?

— Да, с друзьями, — кивает муж.

— Опять в церковь ходили? — закипает потихоньку жена.

— Да, ходили.

— Молились, значит?

— А что? — с вызовом отвечает муж. — В свой законный выходной имею право и помолиться.

— Ах ты богомолец паршивый, — ярится жена. — В доме шаром покати, дети голодные, я не помню уже, когда последний раз в нормальный кабак ходили посидеть по-человечески, а ты все деньги на милостыню раздаешь. Все молишься с утра до вечера, чтоб тебе поперек горла встало!

— Молюсь, потому что есть у моей души такая потребность. Тебе-то какое дело?

Тут жена мужа по морде полотенцем мокрым бьет и кричит во весь голос на радость соседям:

— Какое мне дело? Какое дело?! Я думала за нормального человека замуж вышла. Купим машину, дом, в Турцию поедем в отпуск, а ты все молишься и молишься. Все вещи уже из квартиры вынес, все своим нищим бабкам да беспризорникам сопливым раздаешь! И за что мне такое наказание?! Правильно говорят: муж-богомолец — горе в семье…

Садится жена на стул и рыдает. Муж к ней подходит, топчется на месте и не знает, что сказать.

— Ну чего ты? Не плач. Хочешь я завяжу? Вот с завтрашнего дня и завяжу. Больше ни одной молитвы. Честно.

— Да сколько ты мне уже обещал, а как дружков своих православных встретишь, сразу в церковь бежите, ироды. То праздник какой, то пост, то вечерня, то заутреня.

Муж встает перед ней на колени:

— Я тебе обещаю. Вот те крест… то есть честное слово. Только завтра с утра пару молитв прочитаю, чтобы здоровье поправить и все. Хочешь я вообще атеистом стану?

— Хочу!

— Вот, обязательно стану атеистом. Богом клянусь. Только знаешь что…

— Что?

— Ты мне это, дай пятьдесят рублей.

— Зачем?

— Я там сегодня у метро бабушку видел, она на еду просила. Помочь бы надо.

Вскакивает жена, хватает сковородку со стола и начинает лупить мужа со всей дури:

— Я тебе дам пятьдесят рублей! Вот! На! Еще хочешь?! Хочешь еще?!

А муж только охает да помалкивает, да снова охает.

Странный сон отца Григория

Вчера отцу Григорию приснился странный сон, будто шел он поутру к своей церкви, а на дороге перед ним расселась целая стая ворон.

— Кыш! Кыш! — закричал отец Григорий, отчего церковь вдруг взмахнула белоснежными крыльями, оторвалась от земли и вскоре скрылась в небесах.

Отец Григорий проснулся в полном смущении ума и весь день икал без передыху.

Дорога к счастью

Тарас опять упал, и Сашко пришлось в который уже раз вытаскивать его из коварной болотной жижи.

— Я… Я больше не могу, — простонал Тарас, глядя на спутника потускневшими глазами человека, смирившегося со своей участью. — Оставьте меня здесь и идите дальше.

Владимир, их проводник, устал наблюдать за этой бессмысленной возней в грязи. Перекинув ружье на левое плечо, он лениво пнул Тараса в бок и закричал на него:

— Вставай! Встать, я сказал!

Тарас молча опустил голову. Чертыхаясь, Владимир схватил его за ворот ватника и потащил на себя. Вдвоем с Сашко им удалось поставить Тараса на ноги. Старика пошатывало, но идти он, кажется, еще мог.

— Долго еще? — нетерпеливо спросил Сашко.

— Дойдем — узнаешь, — буркнул в ответ Владимир. — Не далеко, к утру будем.

— Правда?

На прыщавом лице Сашко появилась светлая мальчишеская улыбка.

— Слышал? — толкнул он Тараса в плечо. — Утром мы уже будем там!

— Нет никакого «там», — пробормотал Тарас. — Только это болото и комарье поганое.

— Есть, — строго сказал Владимир. — Счастье есть, и завтра вы его увидите. За мной!

— А какое оно? — поинтересовался Сашко, догоняя его и заискивающе заглядывая ему в глаза. — Как оно выглядит — это твое Счастье?

— Оно не мое, оно наше. Общее.

— Ну, и какое оно?

— Сами все увидите.

Сашко обернулся, проверяя идет ли за ними Тарас, и снова пристал к проводнику.

— Володь, ну расскажи! Интересно же!

— Ладно, — смилостивился Владимир, — все равно не отстанешь, крымская морда. Тогда слушай. Счастье — оно огромное, такое, что заберешься на самую верхотуру, поглядишь далеко, а вокруг — оно до самого горизонта, и за горизонтом тоже оно, во все стороны, аж дух захватывает. Окружает его большая стена. Ну, это от врагов, ясное дело, которые хотят наше Счастье испоганить.

— Конечно, — поддакнул Сашко. — Враги они такие, им лишь бы чужое счастье поганить. А дальше?

— Что «дальше»?

— Ну огромное оно это Счастье, необъятное, а какое оно внутри самого себя?

Владимир наморщил лоб, задумавшись.

— Ну, повсюду порядок, все перед начальством отчитываются, потому как честным людям скрывать нечего. Видеокамеры везде, микрофоны. Весь иностранный трафик через государственного провайдера проходит, чтобы враги не занимались своей вражеской пропагандой и провокациями. Все работают с утра до ночи за свою пайку, начальники руководят, а я охраняю.

— Кого охраняешь?

— Счастье охраняю, — разозлился вдруг Владимир и быстро зашагал вперед.

Сашко чуть поотстал и подставил плечо хмурому спотыкающемуся на каждом шагу Тарасу.

— Слыхал? — спросил Сашко.

— Чего?

— Ну как Володька про Счастье интересно рассказывал.

— Это они мастера — рассказывать-то, — пробурчал Тарас, глядя себе под ноги.

Говорить с ним Сашко сразу же расхотелось. Так и шли втроем молча по болоту: Владимир впереди, а Тарас с Сашко чуть сзади. От монотонного этого путешествия и сумрачного однообразия пейзажа Сашко задремал прямо на ходу. Очнулся он лишь когда со всего ходу врезался в спину проводнику, остановившемуся перед серой громадой, проступившей поодаль в предрассветных сумерках.

— Пришли, — сказал Владимир.

— Куда? — не понял Сашко.

Владимир показал рукой на громадину впереди:

— Вот оно — Счастье.

Сашко широко раскрыл глаза и увидел огромную стену, увитую колючей проволокой. Посередине, между двумя вышками с пулеметами высились огромные ржавые ворота.

Владимир подвел своих спутников к небольшой двери сбоку от ворот и трижды постучал. За воротами тут же раздался заливистый лай собак. Сбоку от двери висела небольшая неприметная табличка, на которой Сашко прочитал загадочную надпись «ИТЛ РФ», под которой было дописано от руки «ВНИМАНИЕ! Охрана стреляет без предупреждения!»

Железную дверь открыл жирный расхристанный охранник в неглаженой форме и пожал руку Владимиру:

— Новеньких привел?

— Ага. Из тех, что сбежали от нас двадцать лет назад, помнишь?

— От нас не убежишь, — загоготал охранник и, схватив Тараса с Сашко за шиворот, поволок их внутрь.

Дверь за ними с лязгом захлопнулась, и Сашко увидел длинные ряды покосившихся бараков, исчезающие в серой дымке пасмурного утра.

Тарас застонал и повалился в грязь, а дрожащий от страха Сашко с угасающей надеждой посмотрел в сторону Владимира, но тот уже шагал к своему бараку, позабыв о своих несчастных спутниках.

— Добро пожаловать на родину, суки! — рявкнул на них охранник. — Ценные вещи есть? Выворачивайте карманы!