Новый адрес страницы:
https://tannarh.wordpress.com/2009/04/17/башня-мертвеца/

Комната

Каждое утро странник смотрит на восток, ожидая восхода, который так и не наступает. Вечная ночь не так уж и плоха, но подобное однообразие удручает. Только убийство тайн может доставить удовольствие в Черном городе. Все остальное — лишь иллюзии, сотканные из лунного света. Впрочем, никто не даст гарантий, что тайны, которыми мы владеем, не являются точно такими же иллюзиями. Люди, которым кажется, что они что-то знают, вызывают у странника неприязнь. Истина мертва. Чтобы добраться до нее, необходимо спуститься в могилу, и не факт, что из нее можно будет выбраться. Поиск истины сродни некрофилии.

По утрам странник выходит на балкон башни с чашкой кофе и выкуривает сигарету. В темных окнах домов копошатся умирающие сны и липкие фантазии здешних обитателей. С некоторых пор странник перестал видеть сны, вся его жизнь стала сном. В некотором смысле. Кошмар? Может быть. Все зависит от того, кто именно берется за толкование сна. Все свои кошмары люди носят в себе, как раковые опухоли, постепенно разъедающие организм. Освободившись от снов, мы освобождаемся также от наших жизней.

Утренняя сигарета не доставляет страннику никакого удовольствия, поэтому от нее хочется побыстрее избавиться. Тошнотворный мазохизм и издевательство над собой — вот что это такое. Липкий дым пристает к одежде, и от него потом трудно избавиться. Легкое головокружение лишает уверенности. В такие моменты страннику начинает казаться, что его башня накренилась и вскоре упадет. Курение наносит вред не столько физическому, сколько психическому здоровью. Почему тогда странник это делает? А почему бы и нет?

Похоже, странник — единственный, кто иногда спит в этом городе. Населяющие его призраки никогда не отдыхают. Они берут от своей полусознательной жизни все, что могут, но это гораздо меньше того, что жизнь может им дать. Здесь торгуют экзистенциальными наркотиками. Покупатели найдутся всегда. Потребляя искусственные фантазии, люди теряют самих себя и постепенно превращаются в призраков, лишенных творческих способностей. Однако страннику подобная участь не грозит. Все его попытки обзавестись привычками, как дурными, так и полезными, окончились неудачей. Теперь он курит по утрам, чтобы почувствовать себя живым, зацепиться за реальность и оставаться в ее объятиях до вечера. Впрочем, в Черном городе понятия «утро» и «вечер» лишены какого бы то ни было смысла. Здесь всегда царит ночь. Можно спать сколько угодно или не спать вовсе. Черный город стерпит любую вольность, потому что для Вечности, которой он принадлежит, ничто не имеет значения. Вечность стирает различия, превращая жизнь в единообразную массу впечатлений, навсегда проваливающихся в бездонный колодец памяти. Страннику это нравится. Накапливаясь, воспоминания оказывают слишком сильное влияние на повседневную жизнь. Ностальгия чем-то похожа на насморк: она также быстро проходит, оставляя после себя одни только сопли в носовом платке и ничего больше. Есть вещи, которых лучше не помнить.

Странник курит и пьет кофе. Иногда к нему на балкон прилетает Ворон и заводит разговор. Эта птица знает больше слов, чем Эдгар По, и страдает из-за этого излишней говорливостью. Глядя на Ворона, странник думает о бесконечных странствиях, одиночестве и о своем собственном Я, чем-то неуловимо схожем с этой птицей. Вылетев из ковчега, Ворон не вернулся обратно. За это его проклинают те, кто ждет возвращения близких и воскрешения сгинувшей любви. Но любовь — это миф, а Ворон — реальность, безразличная к фальшивым страданиям людей, ждущих, что их фантазии осуществятся сами собой. Ворон — дитя ветра и друг чудовищ.

Этим утром Ворон не прилетел. «Не забрался ли я слишком далеко? — подумал странник, бросая окурок с балкона и возвращаясь обратно в комнату на вершине башни. — Впрочем, сейчас я весьма далек от всего, что составляло некогда мою жизнь».

Комната больше походит на склеп. Страннику вообще не нравятся замкнутые пространства, где взгляд повсюду натыкается на преграды, однако клаустрофобией он не страдает. Замкнутость людей берет начало в замкнутости их жилищ. Дома, построенные в хаосе, превращаются в темницы, а их обитатели становятся одновременно заключенными и тюремщиками.

— Нет, надолго я здесь не останусь, — говорит странник и садится за письменный стол. Он думает о Черном городе и его жителях-призраках, которым миражи улиц заменили беспредельность. Сеть всегда остается сетью независимо от того, сколь велики ее ячейки. Мелкие рыбешки проплывают сквозь нее, а крупная рыба, запутавшаяся в сети, смотрит на них надменно и мнит себя очень важной и солидной.

Странник смотрит на сигаретные фильтры в пепельнице на краю стола. Слишком много яда в крови. Металлические боги повсюду. Странные игры и смыслы, приходящие из ниоткуда и уходящие в никуда. Проповеди самопровозглашенных гуру представляются ему криками о помощи. Они подсознательно ищут спасения от мудрости, пожравшей их. Следуй и обретешь. Но как быть, если путь, казавшийся прямым, как лезвие меча, превратился в лабиринт? Башня стала коконом бабочки. В детстве мы обрываем крылья у насекомых, мы лишаем их того, чем не обладаем сами. Мы воруем несбыточное и гордимся этим, пока усталость не заморозит наши сердца навсегда. Бабочки ледяного неба смеются над нами. Их воздушные танцы — это жестокий смех над сутью человеческого бытия. «Я все еще человек? — задается вопросом странник. — Да, во мне по-прежнему слишком много человеческого, и где-то уже выкопана могила, которая пожрет меня».

Философия — это особая разновидность самоубийства, когда вооруженные смыслом слова убивают душу. Все слишком серьезно, чтобы быть правдой. Облака опровергают любое мировоззрение. Эти призраки называют себя странниками, но кто они на самом деле? Может быть эти яблоки предназначались не нам, а мы — всего лишь червяки, пожирающие их изнутри? Суть любой игры заключается в игроках. Правила второстепенны. Мы не станем играть с теми, кто нам противен или безразличен. Игра иронична. Она не требует любви, и только интерес к Другому может вызвать ее из небытия. Странствие — это игра для избранных. Мы избрали самих себя, и теперь нам предстоит путешествие к Главному Призу, которого, вполне вероятно, никто из нас так и не достигнет. Потому что нам это не нужно. Игра доставляет удовольствие сама по себе, даже когда понимаешь, что тебе не выиграть. Но мы проигрываем не тем, кто сильнее или умнее нас, мы проигрываем самим себе. Нам некого винить, кроме самих себя. Нам незачем искать виноватого. Наши слабости убивают нас. Сигаретные фильтры в пепельнице — система таинственных знаков. Синие змеи под кожей, огненные цветы в груди. Основное правило гласит: каждый сам за себя. Рука помощи отнимает у тебя то единственное, что у тебя осталось — твою собственную смерть. Ты играешь, чтобы выиграть Главный Приз — самого себя.

Странник открывает книгу, которую начал читать накануне, и забывает обо всем.

Книга

«Я был тенью сна, что приходит перед рассветом, укутанной в самые страшные кошмары и в самые сокровенные мечты. Я был его темным ангелом, о существовании которого он даже и не подозревал. Его разум был для меня как открытая книга, я перелистывал исписанные хаотичными желаниями, надеждами и сожалениями страницы, и размышлял о наших странных судьбах, слившихся воедино, так, что теперь и не различишь, где чья. Я был его нерожденным братом. Он рос, вместе с ним взрослел и я. Мы вместе пошли в школу. Обычно я сидел на подоконнике рядом со стулом учителя и с улыбкой наблюдал, как он боялся, что его вызовут к доске. Он всегда вжимал голову в плечи и лихорадочно перелистывал учебник, повторяя выученные накануне вечером уроки. Он всегда боялся плохих оценок, даже не потому, что потом его ругала за них мать, просто для него «пара» или «трояк» являлись символом ущербности. Подобную чушь вбили ему в голову наши родители, считавшие статус главным в жизни. В старших классах он наконец-то понял, что оценки, которые ставят нам другие люди, не значат ровным счетом ничего. Оценки придуманы закомплексованными личностями для себеподобных. По какой шкале можно оценить Леонардо да Винчи или Адольфа Гитлера? Как вообще можно оценивать Личность по одной лишь из ее многочисленных граней?! Каждый человек настолько уникален, что любые попытки втиснуть его хоть в какие-нибудь рамки — это абсолютная глупость. Так он думал тогда, и я был с ним согласен. Потом я изменил свое мнение. Он — не успел. Я вдыхал дым его первой сигареты, и испытал легкое опьянение от его первой бутылки пива. Я смеялся над анекдотами, которые он рассказывал друзьям, хотя прекрасно их знал, ведь читали мы тоже вместе. Летом, за городом, я купался в пламени костра и ловил его взгляд. Он любил подолгу сидеть, отрешенно уставившись в огонь. Однако языки пламени его не интересовали, он наблюдал, как дрова превращались в пепел. Жизнь — в прах. Уже тогда он начал думать о самоубийстве. Эти мысли, словно раковая опухоль, постепенно поглощали его душу, делали его все более замкнутым и нелюдимым. Я был с ним в тот день, когда он стоял с молотком в руке за спиной мывшей посуду матери. Я знал, что он не сможет убить ее, не потому что он ее любит (на самом деле он никого и никогда не любил, даже самого себя), просто он боялся, что не справится с отцом, который должен был скоро вернуться с работы. После убийства родителей он собирался выпить смертельную дозу лекарств. Ничего не получилось, он оказался слишком слаб для этого. Ни мать, ни отец так и не узнали об этом. Ему в том месяце исполнилось четырнадцать. С молотка для мяса началось его долгое путешествие в никуда, бессмысленное путешествие, закончившееся однажды утром на балконе дома, где мы жили. Я стоял совсем близко, он не видел меня. Я знал, сейчас он находится на распутье: раз и навсегда выбрать жизнь или смерть. Он колебался. И тогда я понял, что не могу больше оставаться его тенью, его сном и, вполне вероятно, его неосознанной выдумкой. Я хотел жить, не так бездарно проводить дни, мечтая о банальных и бессмысленных вещах, как это делал он, я хотел чувствовать жизнь каждую секунду, каждое мгновение, упиваться ею, принять ее со всей ее кровью и страданиями, но и с радостями тоже. Я приблизился к нему. Склонился к его уху. И прошептал: «Прыгай». И он прыгнул. С мрачной решимостью на лице и с тоской в сердце он шагнул в пустоту. Его тело упало во тьму. Падение с двенадцатого этажа убило его, как он и надеялся, когда выбирал надежный способ самоубийства. В тот момент я испытывал противоречивые чувства, смесь радости, сожаления и чего-то еще, видимо, страха перед давно ожидаемой свободой. Стены моей тюрьмы рухнули, сбылась моя давняя и самая сокровенная мечта, правда для этого мне пришлось убить брата, с которым я не расставался ни на секунду на протяжении долгих лет. Мне пришлось убить его, потому что существовать вместе мы не могли. Я уподобился Каину и стал Каином, Братоубийцей. Я прекрасно понимал, это клеймо мне придется носить всю свою жизнь, но, впервые вдохнув морозный воздух и задержав его в обретенных легких, я понял, что убийство человека не такая уж и большая плата за глоток воздуха…»

Машина

Странник закрывает книгу и кладет ее на край стола рядом с пепельницей. Он размышляет об ушедшем навеки. Современная культура — это хорошо отлаженная машина, предназначенная для удовлетворения навязанных нам потребностей. Ничто больше не имеет значения. Культура мертва. Любые попытки воскресить ушедшее обречены на провал. Все кончилось еще в позапрошлом веке. Сегодня мы на пороге колоссальных изменений. Развитие технологий приведет к тому, что каждый сам будет создавать для себя культуру с помощью компьютеров. Одним нажатием клавиши к жизни будут пробуждаться новые художественные произведения, предназначенные только для их творца. Максимальная гедонная стимуляция эстетических потребностей в любой момент времени. Писатели и художники останутся без работы. Люди станут богами, творящими свои собственные миры, в которых они будут полновластными хозяевами. Старый мир умирает у нас на руках. Мы убиваем его, потому что хотим большего.

«Я не доживу, — думает странник с сожалением, — как жаль, что я не доживу». Впрочем, сожаление — паршивое чувство. От него нет никакого толку. Лишь бессонные ночи остаются в памяти, как занозы, причиняющие боль. Страдать хорошо в меру. Следует избегать крайностей, ибо на обочинах пути нас поджидает вечный сон, поглотивший многих, слишком многих. Убей в себе человека, и все человеческое станет тебе чуждо. Твой бог — в тебе самом. Разбуди его и стань им, и все остальное потеряет для тебя значение. Тварь или творец? Или никто? Ответов не существует, пока мы сами не создадим их.

Старый мир слишком огромен. Он не помещается в наших головах. Миллионы книг, миллиарды слов, от которых никакого проку. Мальчики и девочки читают сказки, пытаясь проникнуть в вымышленные миры, ждущие своих исследователей. У этих нежизнеспособных молодых миров имеется одно неоспоримое достоинство — в них сказано не все. Они не сопротивляются новизне столь яростно, как старый мир. Любой может написать продолжение популярной фантастической саги, и его услышат. В старом мире можно творить только мифы. Он давно превратился в арену для мифотворчества, но мы устали от сказок, мы хотим творить миры, а не мифы. Тяга к миросотворению постепенно подтачивает кости старого мира, пока он не рухнет, погребя под своими обломками всех пророков и апостолов. Скучно жить в чужих сказках. Скучно следовать за пророками, которые сами не знают, куда идут. Они говорят, что ведут паству в Царствие Божье. «Отлично, — отвечает единственный, — но тогда этим богом буду Я. Все пророки этого мира — Мои пророки. Они ведут вас в Мое Царство, в Мой новый мир». О дивный новый мир! Любовь к богам происходит из страха перед людьми. Люди боятся самих себя, поэтому придумывают себе красивые сказки, в которых каждый отделен от другого божественным проведением. Боги — это несуществующие линии, разделяющие клетки на шахматной доске жизни. Бояться людей — как это пошло. Время страхов прошло. На смену им идет творческий экстаз, доступный всем. Будьте творцами, а не тварями, тогда вам некого и незачем будет бояться.

Но вам все еще нравится «казаться», нежели «быть». Так легче, но и плата выше. Жизнь, прожитая в кажимости, порождает уныние и лишает сил. Вы хотите, чтобы вам указали правильный путь, взяли за руку и провели по нему до самого конца. Куда труднее сотворить свой собственный путь и попытаться пройти по нему, не оглядываясь на других, не боясь ошибиться, не прося о помощи. Будь тем, кем хочешь стать, иначе превратишься в ничто.

Призраки электронных сетей играют в свои странные игры, однако слова порой выдают их подлинную сущность. Обычные люди назвались учителями жизни и учат других тому, о чем не имеют ни малейшего представления. Чем больше узнаешь, тем сложнее представляется странствие. Вечное отставание от самого себя, прыжок в небо. Маленькие пауки в большой паутине, камни на дороги, о которые легко споткнуться в темноте, но как трудно подняться после каждого падения. Кому вы верите больше: себе или словам на экране? То, что я пишу, совершенно не похоже на то, что вы читаете. Вы читаете самих себя. Любой текст — это всего лишь повод для самопознания. Бурлящий котел, тысячи слов в голове — и все не то. Слова пришли из небытия и канут в него же. Доверить свою жизнь словам — что может быть глупее?

«Мне нужна машина для забывания слов», — улыбается странник про себя. Некоторые хватаются за странствие, как за спасательный круг: вот он смысл! Но, увы! Не нужно лишних смыслов. Все уходит во тьму и не возвращается никогда. Все пусто и бессмысленно, но это не повод для отчаяния. Пустота — творческая суть всего. Мы творим себя из пустоты. Мы ее дети. Чем мы отблагодарили ее? Мы наполнили мир мусором из наших голов, облачив его в красивые слова. Теперь этот мир трещит по швам, пытаясь переварить отходы умственной жизнедеятельности тех, кого и назвать-то живыми можно лишь с большой натяжкой. Все это никуда не годится. Вернись к пустоте и вслушайся в ее шепот.

Странник чувствует себя очень и очень старым. Иногда ему кажется, что он живет не одну тысячу лет, и все уже это видел много-много раз. Тысячелетия проходили мимо, а он находил какой-нибудь дом, садился у окна и смотрел на суетливых людишек, бегающих по улицам городов. Странник не верит в реинкарнацию, и дата рождения в его паспорте опровергает древность его души. Он оставляет зарубки на своей жизни, которые успевают исчезнуть до того, как он обернется, чтобы посмотреть на них. Люди приходят и уходят, ломают старые дома и строят новые, обзаводятся семьями, ругаются и веселятся. Но такая обыденность избегает странника. Он смотрит на облака и ни о чем не думает, а мимо с пугающей скоростью пролетают тысячелетия… Ему все равно. Он пребывает в неподвижном центре, вокруг которого вращается мир.

Странник кладет новый сигаретный фильтр в пепельницу к остальным и откидывается на спинку кресла. Из ящика стола он извлекает бинокль. Ему нравится наблюдать за призраками, живущими в соседнем здании. Больше за мужчинами, чем за женщинами. Женщины всегда, даже когда они одни, ведут себя слишком неестественно, чтобы пробудить в нем интерес. Они словно играют в неведомой театральной пьесе, смысл которой понятен только им самим. Мужчины, которые находятся рядом с ними, не всегда это замечают. Когда мужчины играют какую-либо роль, это всегда заметно. Они не умеют притворяться. Но иногда и у женщин случаются промашки. Недавно странник наблюдал за молодой парочкой на балконе. Парень и девушка долго целовались, а потом парню захотелось получить больше, чем девушка намеревалась ему позволить. Девушка стояла к нему спиной, а он обнимал ее сзади и что-то шептал на ухо, глупо улыбаясь. Если бы он видел в этот момент, с какой невероятной, неописуемой скукой его девушка смотрела куда-то вдаль! Ей было наплевать на парня и на его сексуальные домогательства. Она играла в свою игру, о которой этот влюбленный идиот вряд ли когда узнает. До секса у них в тот раз дело так и не дошло, что совершенно не огорчило странника. Наблюдать за человеческими совокуплениями не так интересно, как за тем, что им предшествует. Если смысл секса заключается в оргазме, тогда выходит, что смысл жизни — в завершающей ее смерти. «Интересно, — думает странник, — похожа ли смерть на оргазм?»

Ключ

В Черном городе время теряет свою власть над людьми. Прошлое и будущее сливаются в неразрывное целое, позволяя страннику мечтать о том, что, вполне возможно, так и не сбудется. Странник вспоминает свое будущее, будущее, которое никогда не наступит.

Все великие путешествия начинались с какого-нибудь пустяка. Все великие открытия совершались там, где их меньше всего ждали. Все великие идеи, владевшие умами миллионов, рано или поздно уходили в небытие. И что бы мы ни делали, мы напрасно теряем время; время, которого у нас, в сущности, нет. Вопрос в том, готовы ли мы пожертвовать собой ради того, чтобы жить. Сегодня мы говорим о странствии, но в действительности мы не говорим ничего. Наши слова исчезают в пустоте мертвых сердец, кружащих вокруг нас. Кому нужен ключ от двери, которой еще нет? Ничто — начало всякого творения. Никто — вечный странник, созидающий пути безмолвия.

Непреодолимый страх одиночества пожирает слабые души. Люби меня, ненавидь меня, будь со мной! О, почему мне так одиноко в этой башне из пепла?! Не одиночества мы боимся, но самих себя, вернее того, на что мы способны. Ведь мы — боги. Эта тайна известна всем, именно она порождает все наши страхи, кошмары наяву и смерть, как единственный выход.

Тайна, которую хранили и оберегали веками, теперь никому не нужна. Мы боги? И что с того? У меня семья, работа, друзья, мне некогда созидать, особенно, когда вокруг есть столько прекрасных вещей, которых жаждет моя изголодавшаяся душа. И потом, я ведь не умею быть богом. Меня этому не учили. Мне это не нужно. Лучше я отдохну, посмотрю телевизор, почитаю газету, в конце концов, я уже год не был в отпуске!

Да, настоящие тайны оберегают себя сами. Им не нужны защитники. В этой жизни все рано или поздно заканчивается, и в последний миг перед тем, как смерть раздавит нас в своих объятиях, к нам приходит понимание того, что мы напрасно потеряли время. Что бы мы ни делали в этой жизни, мы напрасно потеряем время. Нас пожирает убийственная безнадежность. Но разве надежд мы хотим? Разве мы пришли за пустыми обещаниями? Предел нашей силы неведом даже нам самим, поскольку всеведение не числится пока в списках наших завоеваний, но нет ничего невозможного.

Странник есть все, чем он может стать. Но все демиурги — в бессрочном отпуске, и некому провозгласить: «Да будет!» Мы падаем во тьму, и тьма пожрет нас. Пока одни надеются на «спасителя», которого сами же и придумали, странник пытается спастись сам. Он не стремится к чуждому и ненадежному свету вдалеке, ибо свет это слишком часто предавал тех, кто ему верил. Нет, странник хочет сам сиять во тьме, чтобы тьма не могла объять его.

Все это уже было написано в одной древней книге. Ее самозваные хранители сделали все возможное, чтобы не допустить к ее тайнам непосвященных. Но у тайн нет хозяев, тайны никому не принадлежат. Хранители знали это, и тогда они постарались сделать так, чтобы их враги возненавидели также и оберегаемые ими тайны. Многие попались на эту удочку, и мир содрогнулся от богохульств, коими самозваные сыны тьмы проклинали эту древнюю книгу. Ее уничтожали тысячами различных способов, смеялись и издевались над ней. Но страх в глазах хранителей подсказывает нам верный путь: более всего они боятся, что у них отнимут эту древнюю книгу, ибо без нее они — ничто, прах на ветру и тени шагов на забытых улицах Черного города.

Эта книга не принадлежит никому, как и тайны, которые она содержит в себе. Хранителям придется уступить права на нее тем, кто имеет достаточно силы, чтобы разбудить в себе бога. Разве осмелятся боголюбцы стать богоборцами? Они ждут пришествия бога, но что если это будет не тот бог, которого они призывают, а другой бог, бог, который уничтожит их вместе со всеми фетишами, ставшими объектом их поклонения. И я повторяю старую истину: мертвые боги не возвращаются. Они давно мертвы. Так оставьте падаль падальщикам. Новый бог будет богом жизни, живым богом. Только жизнь сможет победить безумные фантазии жрецов и их рабов, привыкших питаться мертвечиной.

Да, когда-то Землей правили боги. Эти боги были людьми, и в этом их величие. Кто из нынешних хулителей человечества может сравниться с ними? Их время прошло, но жажда божественной силы по-прежнему живет в сердцах избранных. Мир уже однажды содрогнулся от одной лишь только попытки вернуть себе божественную власть. К несчастью она окончилась неудачей, и тот, кто мог стать богом, стал всего лишь безумным пророком. Однако это не значит, что за первой попыткой не последует вторая, затем третья, четвертая…

Построенный людьми хрупкий мир содрогается от ужаса перед богами грядущего. Все изменится, все останется прежним. Сегодняшние владыки мира будут валяться в грязи, милосердные станут убивать друг друга из-за куска хлеба, а грешников будут хоронить в одних могилах с праведниками. Но последние не станут первыми, и зверям не дадут властвовать, и богоборцы не станут идолами.

Сегодня еще крепка вера в силу стада, в его правоту и значимость, но власть толпы не вечна. Близится время одиночек, за которыми нет ни бога, ни истины, только их неумолимая сверхчеловеческая воля. Именно воля является самым страшным и действенным оружием, в сравнении с которым атомные бомбы — всего лишь игрушки. Без воли атомные бомбы — ничто, неподвижные будды, одинаково улыбающиеся во тьме. Все есть ничто, пока кто-нибудь не воскликнет: «Да будет!»

Одинокие странники принесут с собой великие дары: закон жизни и любовь к ней. Они будут свободны от груза прошлого, и грязь настоящего не пробудит отвращение в их пылающих сердцах. От начала им ничего не будет дано, и все, чем они будут владеть, они возьмут сами. Их власть будет держаться не на страхе, ибо страх — слишком ненадежная опора. Они пробудят в душах людей любовь к их собственной жизни и ко всему, что эта жизнь может им дать. Грань между наслаждениями и страданиями сотрется, и человек будет любить все, что составляет его жизнь, позабыв про справедливость, воздаяние, искупление и прочие выдумки, доставшиеся нам в наследство от предков. Каждый будет любить в первую очередь самого себя и не осквернит свою единственную жизнь мученичеством или служением «высшим идеалам».

Закон одиноких гласит: живи сейчас. Нет другой жизни, кроме той, которой ты живешь в данный момент. Нет загробного мира, нет рая и ада, нет кармы и перерождений. Эти сказки выброшены и забыты. Все в твоих руках и только от тебя зависит, как ты распорядишься своей жизнь, потратишь ли ты ее на бесполезные молитвы и несбыточные мечты о посмертном воздаянии или же проживешь ее так, чтобы каждое ее мгновение сияло ярче солнца. Живи сейчас, потому что завтра может и не наступить, и твои неисполненные желания достанутся могиле и червям. Учись наслаждаться жизнью, ибо, не научившись принимать подарки от жизни, когда она щедра, как ты сможешь брать у нее, если ее источник оскудеет?

Любовь одиноких есть любовь к жизни. Люби жизнь такой, какая она есть — без греха, без стыда, без жалости к самому себе. Люби жизнь такой, какой ты ее делаешь сам, ведь, по сути, у тебя нет ничего, кроме нее. Все твои богатства, таланты, возможности и мечты умрут вместе с тобой, и никто не в силах воскресить их. Они не принадлежат тебе, у тебя есть только жизнь. Твоя жизнь превыше всего и только через нее ты можешь любить что-то другое, ибо там, где нет жизни, нет и любви. И если ты любишь свою жизнь, зачем тебе любить что-то еще? Путь смотрящих на тебя проповедников любви к «ближнему» или к «богу» терзает ненависть к тебе, а тех, кому они проповедуют, — зависть. Люби свою жизнь и смерть, ибо ты — это твоя жизнь и смерть и ничего больше, а все остальное — прах.

Сегодня странствие настигает нас, и те, кто вчера кричал о своем бесстрашии, бегут прочь, объятые ужасом. Странствие — это мы сами, наши жизни. Тем, кто боится заглянуть в бездну своей души, не место среди нас. Каждый из нас — один, и ничто в мире не способно нарушить это прекрасное бесконечное одиночество.

Сердце

Скользить по жизни, не оставляя следов. Странник наблюдает. Он — в стороне. Никто не способен почувствовать его взгляд, внимательный и равнодушный. Странник подносит к глазам бинокль и вглядывается в черные провалы окон. Пусто. Никто не хочет пригласить его к себе. Если жить — значит участвовать в жизни других, то странник давно и бесповоротно мертв. Участие — не его участь. Он наблюдает. Невидимый наблюдатель, он присутствует на периферии сознания людей, оставшихся позади. Его память постепенно очищается от их присутствия. Странник не хочет помнить людей. Люди — это грязь. Люди — это пыль. Люди — это прах. Прах и больше ничего.

Краем глаза он замечает, что на балконе между этажами соседнего дома кто-то есть. Балкон сексуальных утех, но не сегодня. Там стоит человек, рядом с ним на перилах устроился знакомый Ворон. Вот почему он сегодня не прилетел. Был занят. Интересно с кем это он? Странник разглядывает лицо человека. Незнакомец. Кто он и откуда? Впрочем, это несущественно. В городе нет постоянных жителей. Все мы приходим сюда ненадолго и вскоре исчезаем в тенях, непонятые и забытые. Горизонтальная миграция вместо вертикальной. Суета в бесконечности.

В Черном городе легко быть никем. Непрекращающаяся игра масок, скрывающих пустоту. Раздражает? Ничуть. Все, что человечество копило и оберегало тысячелетиями, все, чему придавалось высокое значение, почиталось святым и неприкосновенным, в городе превращается в игру. Призраки играют в жизнь. Имитации людей и интерпретации символов переплетаются в причудливом узоре сети. Все относительно и чуждо. Странник смотрит на чужие жизни, но не касается их. Своеобразная брезгливость, оберегающая от грязи. Незнакомец на балконе вполне может оказаться именно тем, кто ему сейчас нужен больше всего, но странник не пошевелит и пальцем, чтобы их встреча состоялась. Пусть Ворон одиноко летает между домов, собирая свой собственный маленький мир, странника это ничуть не заботит. Он спокоен и безмятежен, как бездна. Мир исчезает в его глазах безвозвратно. Он разбил свое зеркало и теперь не отражает ничего. Творческая пустота. Создавать новое на зависть тем, кто привык только потреблять.

Странник бросает слова в мир и не получает ничего взамен. Мир остается равнодушным. Никому не нужны его слова. Он отнял свою жизнь у тех, кто желал забавляться ей, как какой-нибудь игрушкой. Странника пытались сделать кем-то, кем он не желал быть, поэтому он разрушил все, до чего мог дотянуться. Теперь он скользит по жизни, и нет ничего, что могло бы «зацепить» его, помешать его продвижению вперед. К краю пропасти? Возможно, если таково его желание. Или вверх, вверх, вверх, туда, где нет даже призраков, поселившихся в его сознании. Прочь из душной обыденности к горным вершинам и пещерам, в которых живет сама тьма. Слиться с ней, превратиться в тьму и обрести власть над половиной мира. Свет — это боль, выжигающая глаза и мозг.

Кто живет во тьме? Кто ходит ночными путями, пока рабы света трясутся от страха в своих неуютных домах за закрытыми дверями? Странник не хочет пробуждать страх в людских сердцах, его сердце устало от страха. Чужие мысли отнимают у нас свободу. Пока нас видят, пока о нас знают, пока мы говорим, мы не можем освободиться. Уйти. По-настоящему свободны лишь невидимки, о существовании которых никто даже не подозревает. Воину требуется достойный противник, учителю — внимательный ученик, ученик ищет учителя, мудрец — тех, с кем может поделиться своей мудростью, и только невидимка не нуждается ни в ком, в том числе и в самом себе. Это культ подлинной свободы. Если бы странник хотел выбирать, он выбрал последний вариант. Но пока еще слишком рано. Здесь сказано далеко не все, а говорение — это уже рабство видимости. Город знает, а Ворон укажет путь. «Я говорю, следовательно, я существую для слушающих меня. Потом я уйду, слова забудутся, и не останется ничего».

Странник кладет бинокль на книгу. Надоело. Ничего не хочется. Можно плыть на облаке, не задумываясь о том, куда оно тебя отнесет. Ни о чем не думать, ничего не хотеть, нигде не останавливаться. Позади остается беспамятство, впереди ожидает смерть. Ну и что? Это еще не повод для того, чтобы верить в загробную жизнь. Люди задаются вопросом: что ждет их после смерти? Лучше бы поинтересовались, что ждет их после жизни. Или смерть и жизнь для них — одно и то же? Не интересно. Бесполезная трата сил и времени. Бесконечные споры ни о чем. Проклятые слова в голове. Прóклятые слова. Недостижимые наслаждения в тишине. Незнакомец на пороге чужого зеркала, пришедший, чтобы разбудить мертвеца.

«Я помню этого человека, — думает странник. — Я хотел сказать ему, что он ошибся во мне, но ему было наплевать на все, в том числе на те проблемы, которые возникли у меня из-за него. Я был должен ему, много должен, ведь он спас мне жизнь, но я не мог позволить ему обращаться со мной как с собакой. Я хотел убить его, и в то же самое время я хотел, чтобы он жил вечно. Это противоречие терзало меня. Я хотел умереть, но тогда все, что он сделал для, меня оказалось бы бессмысленной, бесполезной жертвой. Чего он хотел от меня? Почему обратил на меня внимание, остановил, когда я оказался на самом краю? Он знал, что я сумею ответить на вопрос, который он задавал другим до меня. Я смогу? Он уверен в этом или только предполагает? Был ли я единственной его надеждой, ведь в противном случае он не стал бы со мной столько возиться? Он верил в меня или знал точно? Верю ли я в него? Это неважно. Теперь я могу дать ответ, я говорю: «да».

Незнакомец стоит на пороге комнаты, и ожившее сердце странника бьется от волнения. Сделав шаг вперед, незнакомец протягивает руку и говорит:

— Отдай мне свое сердце, и ты снова будешь свободен.