Новый адрес страницы:
https://tannarh.wordpress.com/2009/04/17/часть-1-жизнь-в-лабиринте/

Эрозия смысла

Стены лабиринта покрывала пестрая мозаика надписей. Самые старые из них были тщательно вырезаны в камне, а новые наносились с помощью баллончиков с разноцветной краской, либо маркерами преимущественно черного цвета. Кое-где камень был выщерблен, словно кто-то пытался уничтожить написанное другими. Иногда пострадавшие от такого исторического вандализма надписи успевали восстановить поверх образовавшихся сколов, другие уже было невозможно прочитать. Свежие надписи быстро выцветали и вскоре терялись в бескрайнем море слов, нанесенных поверх отпечатавшихся в камне древних изречений безо всякого к ним уважения. Здесь смешались мертвые забытые языки и сленг городских окраин, гениальные стихотворения и поэмы соседствовали с пошлыми рифмами на злобу дня, афоризмы древних мыслителей тонули в потоке бессмыслицы и отборных ругательств. На то, чтобы попытаться прочитать все написанное здесь не хватило бы и сотни жизней. Немые слова покорно взирали со стен на проходящих мимо людей, погруженных в собственные заботы и печали. Иногда какой-нибудь прохожий останавливался ненадолго возле одной из стен и читал несколько надписей, оказавшихся у него перед носом, хмурился, пожимал плечами и шел дальше, стыдясь потраченного на этот вздор свободного времени, которого оставалось все меньше и меньше. Даже нищие и попрошайки, прожившие среди этих стен многие годы, не утруждали себя чтением написанного, у них хватало других забот и проблем.

Когда-то давно надписи на стены наносили специально обученные люди. Никто, кроме них не мог даже прикоснуться зубилом к камню, и всякого нарушавшего этот закон ждало суровое наказание. С тех пор многое изменилось, и теперь любой мог написать на стене все, что ему вздумается. Среди местных жителей эта вольница называлась «свободой слова» и почиталась, как одно из завоеваний цивилизации, подарившей людям всеобщее бесплатное образование. Странная это была цивилизация. Величайшим человеческим талантом здесь считалось умение зарабатывать деньги, и на всякого, кто думал иначе, люди смотрели как на чудака или сумасшедшего. Каждый был приставлен к какому-нибудь делу и искренне полагал праздность худшим из грехов. Каждый тщился заиметь как можно больше вещей, не задумываясь о том, что все эти вещи, в сущности, бесполезный хлам. Каждый стремился к счастью, но так и не обретал его. Люди разучились радоваться жизни, вместо этого они поклонялись чужим страданиям и жаждали их больше всего на свете. Их не интересовали надписи на стенах, да и все остальное тоже. Сдавленные тисками безразличия, они обиженно взирали на этот мир и не видели больше смысла в своем существовании.

Стены лабиринта постепенно ветшали. Целые культуры пропадали навечно, когда какая-нибудь древняя стена падала, не выдержав веса времени. Люди разбирали обломки и строили из них жилища, остальное довершало забвение. Люди кичились своими знаниями, хотя в действительности они не знали ничего. Они попирали ногами вечность, желая победить ее, но вечности не было до них дела. Они писали на стенах свои имена, но эти надписи пропадали так же быстро, как и те, кто их оставил. Люди превратились в марионеток, но над ними не было реального кукловода, которого можно было бы призвать к ответу. Хозяева жизни превратились в рабов, однако рабы так и не стали хозяевами. В круговороте производства и потребления не было места крамольным мыслям. Никто не знал, куда катится этот мир, но все прикладывали максимум усилий, чтобы он катился как можно быстрее. Кое-кто подумывал о том, чтобы все бросить и уехать в далекие края, где можно с утра до вечера лежать на берегу моря и ни о чем не думать, но так никуда и не ехал. Другие слишком основательно вросли в плоть этой системы и не допускали даже мысли о побеге. Третьи в тайне мечтали о смерти, как об избавлении от всех страданий, однако смерть не спешила к ним на помощь.

Впрочем, до некоторых уже стало доходить, что так не может продолжаться вечно. Катастрофы происходили и раньше, и не было оснований полагать, что они не случатся вновь. В поисках подсказок эти люди обратились к пережившим варварство современной цивилизации древним надписям на стенах лабиринта. Их встретили миллионы, миллиарды слов, полные тайных смыслов и неясных пророчеств, но нигде не было ни малейшего намека на то, как можно избежать надвигающейся бури. Множество исследователей бродило по лабиринту в поисках ответов на мучающие их вопросы. Однако, если ответы и были когда-то запечатлены на старых камнях, то время безжалостно их стерло. Вскоре некоторые искатели осознали тщетность своих поисков и впали в уныние. Другие продолжали упрямо ходить от стены к стене, надеясь на удачу или, быть может, на чудо. Прохожие частенько посмеивались над ними, полагаясь в глобальных вопросах на мудрость властей да на вечное обывательское «авось». У них были для этого веские основания: все предсказанные «концы света» так и не случились, экономика показывала устойчивый рост, а в политике наступила долгожданная стабильность. Правда сохранялась угроза падения метеорита или глобальной войны, но на все, как говорится, воля божья. Искатели древних знаний молча проглатывали обиды и бросались в работу с удвоенной энергией. Шли годы, и в конце концов даже самые упертые из них были вынуждены признать, что угроза, которую они всеми силами пытались избежать, была, скорее всего, плодом их неуемной фантазии, а все эти надписи не имеют никакого смысла, и лучше всего их выкинуть из головы. Пережив крах своих надежд, многие из них вернулись к обычной жизни. А тем временем напророченная ими катастрофа уже случилась, однако на нее, как водится, никто не обратил внимания.

В лабиринт вернулись чудовища.

Лихорадка

Подобно тому как боль и повышение температуры тела являются симптомами болезни, требующей незамедлительного вмешательства врачей, возрождение многих темных культов стало признаком общей болезни цивилизации, признаком нераспознанным и оттого еще более опасным. Находившиеся под наркозом масс-медиа люди не заметили появления в социуме множества мелких раковых опухолей, медленно разъедавших налаженный механизм общественных отношений. Где-то принесли в жертву человека, кто-то поджег церковь, в одном из провинциальных институтов действовала хорошо организованная секта. Все эти новости терялись в ежедневном информационном потоке, обрушивающимся на головы людей, которым, откровенно говоря, было на все наплевать. Не нужно беспокоиться, ведь виновные были найдены и понесли заслуженное наказание. Накатанная колея жизни защитит нас от всех опасностей и невзгод, главное — не забывать платить за квартиру и ходить на выборы. Есть люди, которые все контролируют, и они не допустят самого страшного…

Однако контроль давно уже был потерян. Система усложнилась до такой степени, что контролировать все происходящие в ней процессы стало физически невозможно. Это требовало бы создания такого государственного аппарата, который бы не потянула ни одна экономика в мире. Поэтому все шло своим чередом: политики делали вид, что управляют государством, не забывая при этом набивать собственные карманы, капиталисты делали вид, что гонятся за сверхприбылью, залезая по уши в долги, а простые люди делали вид, что живут, вкалывая при этом по двенадцать часов в сутки. Никто ничем не управлял, все делали деньги, симулируя финансовый экстаз в виртуальном мире глобальной экономики. И когда на сцене появились самозваные повитухи темных божеств, жаждущие реванша за сотни лет гонений и унижений, не осталось никого, кто мог бы их остановить.

Почти все стены лабиринта, испещренные магическими письменами, были уничтожены за прошедшие века ревностными приверженцами очередной «истинной веры». Сохранились лишь осколки древнего знания, среди которых было много подделок, созданных для того, чтобы выманивать деньги у профанов. Тем не менее, среди этого хлама порой попадались вещи, достойные внимания настоящих ценителей. И такие ценители вскоре нашлись. Движимые жаждой власти и признания, они проводили мрачные ритуалы в заброшенных подземельях, приобретая новых почитателей и последователей. На стенах лабиринта начали появляться новые трактаты по магии и колдовству, привлекающие внимание неуравновешенных молодых людей со странными взглядами на жизнь. Некоторые из них ограничивались словесными перебранками в обществе единомышленников, другие пытались воплотить прочитанное в реальность и с большой охотой брались за самодельные ритуальные ножи. Общество смотрело на них сквозь пальцы, терпеливо ожидая, когда подростки перебесятся, чтобы незамедлительно впрячь их в телегу цивилизации. Случавшиеся иногда кровавые эксцессы списывались на дурную наследственность и плохое воспитание. Как говорится, в семье не без урода. То, что таких «уродов» становилось все больше, почему-то мало кого беспокоило. Специалисты полагали это следствием морального упадка и плохой экологии, а обыватели старались вообще не думать о таких вещах, пока беда не касалась их самым непосредственным образом.

В предельно рационализированной, тщательно просчитанной и зафиксированной во всевозможных официальных документах вселенной мало кто мог понять истинный смысл запретных ритуалов и жертвоприношений, проводимых адептами темных учений. Те, кто в них участвовал, полагали, что с помощью древних магических техник они приумножают свою силу и могущество и оказывают невидимое воздействие на происходящие вокруг них процессы. Психологи и психиатры придерживались несколько иного мнения по данному вопросу, а мнением тех, кого приносили в жертву, как правило, никто не интересовался. На самом деле каждый такой ритуал представлял собой ничто иное как зов, устремленный в неведомое, отчаянный призыв скованной цепями рациональности души, жаждущей обнаружить по ту сторону мира машин, плазменных телевизоров и фаст-фуда иную реальность, населенную другими разумными существами. Это был крик отчаяния осознавшего свое одиночество человечества, последняя метафизическая надежда, согревавшая сердца одиноких мечтателей.

Пришло время великих компиляторов и мелких аферистов. Кто угодно мог организовать собственную секту и проповедовать в ней любую ересь, зарабатывая на этом неплохие деньги, или в буквальном смысле загнать своих последователей под землю, предварительно прибрав к рукам их квартиры. Новые учения возникали и исчезали с пугающей быстротой. Немного мифологии, немного психологии, побольше мистики и никаких гарантий — вот нехитрый рецепт приготовления большинства из них. Уставшие от долгого диктата официальных религий люди метались между самопровозглашенными гуру, обещавшими мгновенное решение всех их насущных проблем. Одни пытались найти в круговороте мистических откровений и оккультных практик хотя бы крупицу истины и не находили ничего. Другие искали власти над окружающими и исполнения всех своих сокровенных желаний. Третьи бежали от наскучившей обыденности в удивительный, полный опасностей и загадок мир магии. Между тем, никто не слушал молитвы, обращенные к небесам, и никто не собирался делиться своей силой в обмен на жалкие жертвоприношения. Только самообман приносил еще хоть какое-то утешение тем, кто разучился надеяться. Самообман и капелька веры в него.

Время от времени в лабиринте объявлялись безумцы, готовые на любые жертвы, ради достижения своих целей. Им были не нужны ни деньги, ни власть, ни слава, они хотели только одного — сеять хаос и разрушение. Их пугала холодная логика безличных финансовых отношений. Они не желали вступать в борьбу за место под солнцем с шестью миллиардами остальных жителей лабиринта. Они хотели увидеть собственными глазами крах породившей их цивилизации и сплясать на ее могиле свой танец смерти. Чаще всего таких людей успевали поймать и изолировать от общества до того, как они приступали к активным действием, однако некоторые из них были достаточно умны, чтобы не попадаться на глаза властям. Затаившись по темным углам, они страстно призывали всех демонов Ада обрушить свою испепеляющую ярость на этих никчемных людишек, расплодившихся повсюду сверх всякой меры. Безумные пророки мертвых богов, они пристально вглядывались во тьму, надеясь увидеть в ней ответ на свои мольбы, но тьма оставалась безучастна к их неистовым желаниям и путаным просьбам. Тьма хранила молчание, она ждала других.

Тени на камнях

Когда-то давно, еще до сотворения космоса, лабиринт населяли всевозможные чудовища. Они не признавали никаких границ, никаких запретов, для них не существовало ничего недоступного, и не было преграды, которую они не могли бы сокрушить или преодолеть. Они повелевали жизнью и смертью, свободно переходя из одного состояния в другое. Им были подвластны силы природы, с помощью которых они творили и разрушали прекрасные уродства. Они ходили по земле, не оставляя следов, и только девственно чистые стены лабиринта хранили отпечатки их невообразимых теней. В те далекие времена люди были слишком малочисленны и разобщены, чтобы противостоять этим могущественным детям хаоса, а чудовища были слишком заняты своими играми, поэтому не проявляли ни малейшего интереса к делам человеческим.

В ярком сиянии молодых звезд кружились в танце причудливые фигуры, не имевшие постоянной формы: они были текучие как вода, яркие как огонь, крепкие как земля и подвижные словно ветер. Они умели превращаться в горы и реки, повелевать стихиями и самим течением жизни, делать сны реальностью, а реальность обращать в сон. Они не позволяли миру остановиться в своем развитии, затвердеть и превратиться в ловушку для духа. Они были самой сутью происходивших тогда изменений. На месте морей появлялись горы, а там, где недавно были только бесплодные пески вырастали непролазные джунгли, полные причудливых птиц и зверей. Сталкивались и раскалывались континенты, страшные пожары уничтожали все живое на огромных пространствах, на смену изнурительной жаре приходил убийственный холод, миллиарды погибших животных становились пищей для новых существ. Эта игра не прерывалась ни на секунду, пока на сцене не появился Человек — слабое, беспомощное создание, каким-то чудом выжившее в сотрясавших лабиринт катаклизмах. Человек возжелал власти над природой, и с каждым новым поколением его аппетиты только увеличивались, пока Человек не захотел получить все. На меньшее он уже был не согласен. Жадность Человека не знала пределов: только единоличная власть над лабиринтом могла удовлетворить его амбиции.

В те времена люди были также глупы и трусливы, как и сейчас. Они боялись и не понимали чудовищ, властвовавших над миром и всеми его обитателями. У чудовищ не было имен, поэтому люди придумали им имена и стали молиться им как богам, наивно полагая себя главным объектом внимания этих неведомых тварей. В действительности, многие чудовища даже не подозревали о существовании людей. У них не было никаких оснований выделять этих безволосых шумных обезьян из общей массы живых существ, населявших землю, и уж тем более отвечать на их ничтожные мольбы или помогать им. Вскоре безразличие всемогущих «богов» стало удручать людей. Чудовища походя забирали их жизни и не давали ничего взамен. От них не было никакого проку, только убытки: они крали скот, уничтожали посевы, убивали женщин и детей. Люди почувствовали себя обманутыми. Они перестали поклоняться чудовищам, в их ожесточившихся сердцах не осталось ни капли благоговения перед неведомой силой, только неутолимая жажда мести.

Иногда люди рисовали на земле большие человеческие фигуры, чтобы отпугнуть чудовищ от своих домов, но это не помогало. Чудовища продолжали ходить, где им вздумается, и убивать тех, кто случайно подвернулся им под руку. Они не считали людей серьезной угрозой, и в этом заключалась их главная ошибка. Наученные горьким опытом люди противопоставили вольному безумию могущественных тварей силу и хитрость лучших представителей человечества — героев. За несколько веков, названных впоследствии героической эпохой, эти отважные мужчины и женщины безжалостно уничтожили большинство чудовищ, а остальных выгнали за пределы лабиринта. Дети хаоса жестоко поплатились за свое пренебрежительное отношение к людям. Последние твари покинули лабиринт, не дожидаясь, пока их убьют. Их следы затерялись во мраке неведомого, и ни один из героев не осмелился отправиться за ними, чтобы довершить начатое. Так человечество избавилось от главного своего конкурента на пути к монопольной власти над всем лабиринтом.

Уцелевшим в сражениях героям воздали полагающиеся почести и отправили их на заслуженный отдых, а за дело принялись хитроумные жрецы зарождающихся культов. По их приказу тени чудовищ были вытравлены со стен лабиринта, на которых впоследствии были выбиты многословные тексты «священных писаний» и молитв. Стараниями жрецов все следы чудовищ в лабиринте были уничтожены, а память о них осмеяна. Чудовища превратились в забавных персонажей из детских сказок, неизбежно погибавших от рук храбрых благородных героев. Вскоре не осталось никого, кто бы верил в их существование. Человечество освоилось в лабиринте и возомнило себя единственным и полноправным его хозяином. На смену героям пришли торговцы. Народ перестал верить в страшные истории жрецов об ужасных демонах, пожирающих людей, да и сами жрецы перестали внушать обывателям страх, превратившись в добрых, немного корыстных ассенизаторов духа. Люди придумывали себе новых богов и дьяволов, прокладывали дороги и строили мосты, изобретали более сложные технологии и философии, воевали и осваивали космос, любили и ненавидели друг друга, рожали детей и надеялись на лучшее. Жизнь шла своим чередом, и никому уже не мог прийти в голову странный, безумный вопрос: что будет, если изгнанные чудовища однажды вернутся в наш мир?

В неведомых землях за пределами лабиринта сила выживших чудовищ постепенно уменьшалась. Их было слишком мало, чтобы разбудить окаменевший бесплодный мир и превратить его в новую площадку для своих удивительных игр. Оказавшись в безвыходном положении, они смирились со своей участью и приготовились к смерти. Истощенные созерцанием вечности чудовища одно за другим превращались в прах, который тут же уносил дующий в тех краях ледяной ветер. Неподвижные окаменевшие дети хаоса молча взирали на смерть своих собратьев, безропотно ожидая своей очереди. Так продолжалось долгие тысячелетия, и вот однажды к уцелевшим чудовищам пришел странный человек, разучившийся бояться, и позвал их обратно в лабиринт.

Черные дни

Среди множества философий, овладевших умами людей той эпохи, были и такие, в которых говорилось, что каждый человек является абсолютно свободным существом, вольным делать все, что ему вздумается, невзирая ни на какие законы или запреты. Создатели подобных учений, как правило, заканчивали свою жизнь в нищете, не скопив денег даже на собственные похороны, а их рьяные последователи чаще всего попадали в места не столь отдаленные, где на собственной шкуре познавали силу гласных и негласных общественных законов, которые они столь яростно и убедительно отрицали, находясь по другую сторону колючей проволоки. Мудрые люди открыто посмеивались над этими неудачниками, а дураки по-прежнему норовили откусить больше, чем могли проглотить. Поэтому мудрецы ни во что не вмешивались, полагая молчание лучшей политикой в эпоху бестолковых говорунов, дураки же напротив имели мнение по любому вопросу и не стеснялись его высказывать, хотя никто их об этом не просил. Занятые распиливанием бюджетных средств власти своей основной задачей полагали поддержание порядка на улицах, а не в умах. Оттого всякий, кто позволял себе в минуты отчаяния непотребные мысли в адрес сильных мира всего, был властям безразличен, но тот, кто пытался изобразить эти мысли на стенах лабиринта, рисковал вскорости оказаться с отбитыми почками в ближайшей больнице. Так люди и жили: думали одно, писали другое, а делали вообще черт знает что — обычная в тех условиях акробатика совести. Каждый полагал себя жертвой сложившихся обстоятельств, и никто не хотел отвечать за свои поступки. Виноватым всегда оказывался кто-то другой — так было проще.

Одной из философий персонального самообожествления, распространившейся среди личностей, не обремененных моральными комплексами, был культ почитания древнего мифического персонажа — бунтаря-одиночки, бросившего вызов богам и их непобедимым легионам. И хотя этот мифический герой проиграл все свои битвы и был с позором изгнан из небесных чертогов, он не покорился превосходившей его в могуществе воле верховного божества. С тех пор он странствовал по свету, обуреваемый жаждой мести к одержавшим над ним победу послушным марионеткам бога, и нигде его мятежный дух не находил успокоения. На протяжении нескольких столетий эта простенькая легенда вдохновляла обуреваемых жаждой разрушения юношей бунтовать против устоев общества, прикрывая свою творческую импотенцию красивыми речами о свободе и прогрессе. Пару столетий назад добропорядочные граждане сжигали таких бунтарей на кострах. Сегодня в столь жестких мерах не было необходимости, просто начинающих революционеров покупали немного дороже, чем рядовых членов общества, после чего все мысли о сопротивлении из их голов вытесняли размышления о том, на что потратить заработанные деньги. В обществе потребления бунт и революция превратились в такой же товар, как и все остальное. Единственная существенная разница между революционерами и потребителями заключалась в том, что потребители в конечном итоге разрушали самих себя, не причиняя никакого вреда окружающим. Ни те, ни другие не играли большой роли в глобальных процессах, ведь мир, как водится, изменяют творцы, а не разрушители.

Нарушать правила, установленные обществом, было легко. Каждый преступник в глубине души надеялся в последний момент ускользнуть из рук правосудия. Правда избежать заслуженного наказания удавалось лишь немногим, и нельзя сказать, что это делало их счастливыми. Глядя на своих родителей, дети не могли поверить, что когда-нибудь станут такими же. Поэтому подростки насмехались над всем, во что верили взрослые, и лезли вон из кожи, чтобы доказать самим себе, что они другие, не такие как все. Проходили годы, и монотонная рутина стирала с них легкий налет показной индивидуальности, даже с тех, кто мнил себя демоном во плоти. Мало кто понимал, что индивидуальность и общество — это абсолютно несовместимые вещи. Совместное существование большого количества людей вынуждало всех подстраиваться под общий ритм, подгоняло индивидуальность каждого под заранее подготовленные шаблоны и стандарты. Оттого даже самые непримиримые нонконформисты выходили только за те рамки приличий, за которые им позволяли выходить, и совершали только те преступления, которые им позволяли совершить. Жители больших городов постепенно разучились видеть то, что находилось за пределами установленных социальных связей, но именно там, вдали от избыточных информационных потоков, жестких расписаний и неотложных встреч начинался узкий нехоженый путь под названием «жизнь», уводивший прочь от надуманных условностей человеческого мира.

Люди слишком увлеклись публичным декларированием своих идей и принципов. Каждый день на стенах лабиринта появлялись новые громкие заявления, вызывавшие бурные споры у праздношатающихся зевак. Это здорово облегчало работу спецслужбам. Все потенциально опасные элементы были на виду, и каждый старался заявить о себе как можно громче. Не истину рождали споры, но толстые досье и брезгливые улыбки больших погон. Творцам антиутопий в страшном сне не могло привидится, что наступят времена, когда люди будут сами доносить на себя, причем станут делать это с большой охотой и удовольствием. Все знали все и обо всех, и ничто больше не считалось тайной.

Впрочем, попадались еще странные люди, избегавшие шумных сборищ фальшивых индивидуалистов и их бесконечных споров об «истинности» и «первичности». Ночью, когда лабиринт преображался до неузнаваемости, одинокие тени скользили по пустынным улицам, наслаждаясь тишиной и покоем. Вокруг не было никого, кто мог бы проследить за ними и выяснить тайные цели их ночных прогулок. Между тем, ночные странники не делали секрета из своих путешествий. Долгими ночами они бродили вдоль стен и тщательно простукивали их, надеясь когда-нибудь найти выход из лабиринта. Они хотели найти дверь, которая выведет их за пределы ограниченного человеческого бытия на бескрайние просторы неведомого. Мало кто верил, что такая дверь существует в действительности, но странники не теряли надежды. Они продолжали искать на покрытых миллионами надписей стенах подсказки и тайные знаки, указывающие на месторасположение выхода. На этом пути их ждало одно разочарование за другим, пока однажды заветная дверь не была найдена и открыта человеком, который даже и не подозревал о ее существовании.

Страж

Когда чудовища были изгнаны из лабиринта, люди замуровали дверь, через которую они ушли, и поставили возле нее могучего стража, повелев ему никого не впускать и не выпускать отныне и до скончания времен. На стене за его спиной они написали слово, ставшее священным для каждого жителя лабиринта, дабы ни у кого не поднялась рука разрушить эту фальшивую стену и добраться до двери, скрытой за ней. Со временем люди забыли, для чего был поставлен этот страж и написано это слово. Воспоминания о двери стерлись из их памяти, остались только туманные намеки на нее в древних мифах и сказаниях. Страж медленно рос, набираясь сил и опыта, пока не превратился в грозного непобедимого монстра, сокрушившего всех богов лабиринта. Люди стали поклоняться ему, как истинному владыке сущего, боясь больше всего на свете лишиться его милости. Ему молились, на него уповали, в него верили. Он стал для людей источником правды и справедливости. Только то, что одобрил страж, считалось истинным. Только его решения всегда были честными. Только ему было позволено определять цели и выбирать средства для их достижения. Все безропотно служили ему, и всякий, кто осмеливался не повиноваться его приказам, становился презренным изгоем.

Страж назвался создателем священного слова. Каждый раз, произнося это слово, человек тут же вспоминал и о страже, а вспомнив о нем, становился его рабом. Ни одно свое желание человек не мог воплотить в жизнь без разрешения стража, ни одну свою самую сокровенную мечту. Страж обманом убедил людей, что без него не может быть ни свободы, ни счастья. Служение ему считалось высшей целью на пути к величию рода человеческого и щедро вознаграждалось деньгами и почестями. Статус и благосостояние многих людей напрямую зависели от их преданности стражу. Детей учили безропотно подчиняться стражу и надеяться в трудную минуту только на него. Подростки не мыслили своего существования без даров стража. Взрослые не могли сделать без него и шагу. Не было в истории человечества более жестокого и беспощадного диктатора. Повсюду его слуги установили свои законы, свои правила игры, и не было никого, кто осмелился бы им воспротивиться.

Власть стража была велика. Казалось, что в целом мире не осталось силы, способной его остановить. В открытом бою он мог победить любого противника. Даже свои слабые стороны он сумел превратить в оружие против своих врагов. Люди, боявшиеся потерять священное слово, превращались в его рабов, безропотно подчинявшихся всем приказам стража. Он превратился в источник всякой власти и могущества. Страж разрушил человеческую душу, растоптал сердце и волю. Все, что он не мог контролировать, было осмеяно. Все, что угрожало его безграничной власти, было изгнано за пределы мира. Лишь на границе человеческого сознания шла еще война между слугами стража и его малочисленными противниками, чье неизбежное поражение было лишь вопросом времени. Тех, кого не могли купить, безжалостно уничтожали. Страж признавал только абсолютные победы. Ему было недостаточно унизить врага, враг должен был безоговорочно подчиниться воле стража, либо исчезнуть навсегда из человеческой памяти. Но страж так увлекся борьбой за тотальное господство над людьми, что забыл о своей главной задаче — охранять дверь. Он потерял бдительность, ведь если кто-нибудь хотел найти ее, страж мгновенно узнавал об этом и предпринимал необходимые меры, но дверь открыл тот, кто не имел не малейшего представления об ее истинном назначении. Нашедшему ее страннику хотелось лишь одного — уничтожить ненавистное священное слово, и разве он был виноват в том, что за этим словом оказалась пустота?

Под самым носом у задремавшего стража отчаявшийся странник разрушил стену, на которой было написано священное слово, и обнаружил за ней дверь, ведущую в неведомые земли, где нашли свое последнее пристанище древние чудовища. Никем не замеченный, странник открыл эту дверь и отправился в свое последнее путешествие, казавшееся ему дорогой к смерти. Странник избавился от своих попутчиков, преодолел все преграды и ловушки, и в один прекрасный день обнаружил то, чего не ожидал найти за пределами обитаемого мира. Это были чудовища. Похожие на черные обломки скал, они спали на голой земле и видели удивительные сны, в которых боролись между собой ангелы и демоны вечности. И сам странник был одним из этих сновидений, пришедшим оттуда, где рождаются все сны, чтобы разбудить своих создателей и отвести их обратно домой.

Он разбудил чудовищ и рассказал им о событиях, произошедших в лабиринте за время их отсутствия: о смерти последних героев, о молчании богов и о том, что в опустевшем лабиринте остались только жертвы и всемогущий страж, сила которого была столь же призрачна, как и он сам. Рассказав обо всем, странник попросил их вернуться, но чудовища ответили ему молчанием. Тысячелетия неподвижного существования в ожидании смерти разучили их желать и надеяться. Чудовища почти забыли о том, что когда-то они были владыками лабиринта. Их покинула та непринужденная веселость, с которой они когда-то давно творили и уничтожали целые континенты. Им больше не хотелось жить и играть. Они смирились со своей смертью и не желали больше ничего иного. Они молча взирали на потомка тех, кто изгнал их из лабиринта, но в их сердцах не осталось ни ненависти, ни жажды мести. Не дождавшись ответа, странник оставил их умирать на бесплодной равнине и отправился дальше, не зная, куда он идет и зачем. Он не собирался становиться нянькой для смирившихся со своей участью чудовищ, но и молча смотреть на их смерть он также не желал. Больше всего на свете он хотел стать одним из чудовищ, чтобы однажды вернуться в лабиринт и освободить его от власти зарвавшегося стража.

Клетка

На границе человеческого мира постоянно шла война. Люди отвоевывали жизненное пространство, беспощадно уродуя природу и самих себя. Постоянно подгоняемые стражем, разгадавшим самые сокровенные их желания, люди боролись за право устанавливать свои правила игры, не считаясь ни с какими потерями. Они вырубали леса, перегораживали реки плотинами, строили башни выше облаков и убивали, убивали, убивали. Никакие жертвы не могли утолить их неуемную жажду смерти. Мегатонны взрывчатки и моря отравляющих веществ, смертоносные вирусы и бескрайние поля отходов, горы мусора и гниющих останков сожранных животных — на пути к абсолютной власти человек использовал любые, даже самые недостойные методы борьбы. Благородство и милосердие уступили место всеобъемлющему принципу: мы или остальной мир. Оказавшись на краю гибели, человечество вознамерилось утащить за собой в бездну как можно больше существ, населявших землю. Страж умело играл на людском тщеславии и самолюбии. Ослепленные его величием, люди не могли осознать простую истину: чем больше становился их контроль над природой, тем сильнее они страдали. «Без страданий не бывает счастья», — лгал им страж, создавая далекие миражи прекрасного светлого будущего, которое так никогда и не наступало. Великая цель всеобщего благоденствия оправдывала любые средства, любые жертвы и лишения, и ничто не казалось преступным на пути к счастью.

В сознании людей происходила та же борьба, пусть и не в столь явной форме. Люди научились презирать и отрицать животное начало в самих себе. Победу над собственной плотью они полагали едва ли не величайшим своим достижением. Но в действительности плоть не была побеждена, она затаилась и ждала удобного момента, чтобы напомнить о себе. Не сумев подчинить животное в человеке, страж придумал, как держать его в узде. Он загнал животное на цирковую арену, где под пристальным надзором безжалостных дрессировщиков оно прыгало и скакало на потеху публике. Постепенно животное смирилось со своей участью, забыло, что когда-то оно было свободным, и больше не пыталось сбежать на волю. Глядя на его агонию, зрители визжали от восторга и благодарили стража за избавление от власти этого ужасного зверя. «Чтобы родился человек, зверь должен умереть», — говорили они, забыв, что смерть зверя есть смерть человеческая.

Вдали от цивилизации, от постоянного надзора и давления, там, где не нужно было притворяться и лгать самому себе, где можно было снять ошейник воспитания и наплевать на нормы морали, в душе странника начали пробуждаться дремавшие инстинкты, напоминали о себе забытые потаенные желания, постепенно прорывались наружу перекрытые социальной дрессировкой потоки жизненной силы. Никогда еще странник не чувствовал себя так хорошо: отличный сон, великолепное пищеварение, многократно возросшая выносливость и острота зрения. Жизнь щедро делилась с тем, кто перестал отвергать ее дары. В ответ ей была нужна только любовь. Странник учился любить жизнь такой, какая она есть, искренне и неистово, но он по-прежнему боялся освободить своего зверя. Как и многие люди, странник не хотел потерять контроль над собой. Он все еще верил в старую сказку о том, что люди обладают свободной волей и могут сами управлять своими жизнями. Люди подавляли свои желания и инстинкты и считали себя свободными, безропотно подчиняясь приказам и следуя безликим инструкциям. «Свобода человека — это рабство зверя», — говорили им, но разве зверь в человеке не есть сам человек? Странник не знал ответа на этот вопрос. Он не боялся умереть, просто он не хотел, чтобы зверь прожил жизнь вместо него.

Словно почувствовав сомнения странника, зверь в его душе пробудился и заметался в клетке, предвкушая скорое освобождение. В его глазах отражалась мудрость, недоступная пониманию человека, это была мудрость самой жизни, которая умеет ждать, но не умеет прощать отступников. Странник оказался в безвыходной ситуации: договориться со зверем было невозможно, но и держать его взаперти становилось все труднее. Ночью, когда над неведомыми землями просыпались звезды, странник слушал их пение, надеясь, что ответ придет к нему сам собой. Он преодолел все препятствия на пути к свободе, но так и не сумел преодолеть свой страх. Жизнь настигла его в момент триумфа, чтобы забрать все его победы. Потом он засыпал и видел во сне ночную радугу, на которой танцевали удивительные существа, не знавшие ни проблем, ни забот. Они звали странника к себе, а он боялся пошевелиться, чтобы ненароком не разбудить зверя в своем сердце. Загадочные существа смеялись над его нерешительностью, они говорили: «Не бойся, зверь не причинит тебе вреда, ведь он и есть ты, а ты — это он». Странник понимал, что они правы, и хотел присоединиться к их веселому танцу, длившемуся дольше, чем может вообразить себе человек, но страх не пускал его. Страх был сильнее зверя, но только зверь мог победить его, только зверь мог освободить странника от его убийственной беспощадной власти. Утром странник просыпался и шел дальше. Его путешествие все больше напоминало бегство от самого себя, вымощенный скорбью путь к неизбежной смерти. Странник познал отчаяние столь же безграничное, как и мир, окружавший его. Зверь замер в своей клетке, приготовившись к прыжку, и странник с ужасом взирал на ржавеющие замки, защищавшие его от зверя все это время.

Шли недели и месяцы, страх постепенно подчинил себе волю странника и завладел его жизнью. Небо заволокли тяжелые черные тучи, из которых постоянно лился дождь. Повсюду хозяйничал пронизывающий ветер, от которого не было спасения. В поисках укрытия странник набрел на развалины древнего храма и спрятался там, надеясь переждать непогоду. Ему удалось разжечь небольшой костер и согреться. Ночью к сидящему у огня страннику пришла хозяйка этого места, именем которой был когда-то освящен этот храм. Разбуженная вторжением странника она захотела посмотреть на незваного гостя, а увидев его — рассмеялась. Мудрая мать богов, разучившаяся улыбаться еще в начале времен, она смотрела на трясущегося от страха и холода странника и смеялась так, как не смеялась уже очень давно, а на рассвете, перед тем как уйти, она открыла клетку в сердце странника и выпустила зверя. Это был прощальный подарок развеселившему ее гостю.

Зов зверя

Значительную часть своего времени люди тратили на то, чтобы придумать уютный воображаемый мир, в котором они могли бы спокойно встретить приближающуюся старость, не беспокоясь о вещах, недоступных их пониманию. Вся человеческая цивилизация представляла собой ничто иное как массовую галлюцинацию, передававшуюся из поколения в поколение под видом величайшей общечеловеческой ценности. Эту ценность надлежало беречь и приумножать, оттого жизнь людей становилась все более эфемерной, а смерть — реальной. Оказавшись в выдуманном мире, люди отчаянно пытались поверить в призрачность смерти, пряча ее за красивыми видениями посмертного существования, но смерть уже давно поселилась в человеческом раю, где отныне царствовала ее печальная улыбка. Вера, надежда и любовь умерли, остались только стены цивилизации, и с каждым днем этих стен становилось все больше.

Рассортированные по четырехугольным камерам, люди воображали себя уникальными, самостоятельными личностями. Прикованные страхом нищеты к своим рабочим местам, они считали себя свободными и бесстрашными. Втиснутые в рамки социального статуса, они наивно полагали, что живут в мире равных возможностей. Опутанные бесчисленным множеством правил, законов и норм, они мнили себя хозяевами жизни. Само слово «свобода» стало для них синонимом ответственности, а значить рабства. Людям казалось, что они стали царями природы, но в действительности они не управляли ничем, даже их собственные фантазии давно уже отказывались подчиняться им. Иллюзорная власть в несуществующем королевстве — вот все, чего достигло человечество за свою недолгую кровавую историю. Вера в незыблемость границ служила фундаментом человеческой цивилизации, а тотальный репрессивный аппарат, карающий за любые провинности, будь то разбитая мамина ваза или убийство человека, был ее стальным скелетом. Границы и наказания — ничего другого эта цивилизация не знала и не желала знать. Живший по ее законам человек имел право делать только то, что ему велят, и был свободен поступать лишь так, как его научили. Очевидно, что такая система не могла просуществовать достаточно долго, чтобы окончательно подменить собой реальный мир, не ведающий ни границ, ни наказаний. В конце концов, система достигла такого состояния прочности, что разрушить ее могли всего три слова, сказанные в правильное время и в правильном месте. Три слова, начертанные на одной из стен лабиринта, были смертоносным ударом, нацеленным в самое сердце цивилизации. Три простых слова терпеливо ждали того, кто однажды прочитает их вслух. На их стороне было само время.

Тьма освободила зверя. Мягко ступая по расколотым плитам, он вышел на порог храма, чтобы впервые в жизни насладиться свежим утренним воздухом. Небо очистилось, ветер стих. Поднимавшийся над землей туман быстро таял в лучах восходящего солнца. Капельки росы сверкали на траве, словно россыпи бриллиантов. Свет ласкал золотистую шкуру зверя, под которой перекатывались мощные бугры мышц. Большие клыки, острые когти, жесткие кисточки на ушах, едва заметно подрагивающие от нахлынувшего на него возбуждения. На левой передней лапе виднелся старый след от ожога — зверь тогда еще легко отделался. Теперь все будет по-другому. Перед ним открывался удивительный бескрайний мир, в котором не было места дрессировщикам и надсмотрщикам, открытый мир, где не нужно было прятаться и притворяться домашним животным, милосердный мир, позволяющий всем своим детям быть такими, какие они есть на самом деле, свободный мир без ошейников, без клеток, без агонии и принуждения. Зверь на мгновение замер, а потом поднял морду к небу и издал долгий, полный торжества и восторга рев, прокатившийся по равнине до самого горизонта.

Прилетевший издалека рев зверя разбудил чудовищ. Черные скалы зашевелились, стряхивая с себя пыль тысячелетий. В них начала просыпаться давно позабытая жажда действия. Глухие к доводам разума, они были не в силах противостоять полному жизни зову неведомого зверя, звавшему их за собой туда, где они снова смогут играть в свои удивительные игры. Чудовища воспрянули. Они стояли под порывами ледяного ветра и вслушивались в далекий зов, пробуждавший в их сердцах предвкушение новых побед и свершений, а когда он затих, мир содрогнулся от ответного рева чудовищ, отвернувшихся от вечности.

Они пришли на закате. Бесплотные тени кружились над равниной, распугивая облака и птиц. В их причудливом танце смешались тоска и ликование, обреченность и надежда, жалость и ненависть, боль и смех, слабость и величие. Сидя на пороге храма, зверь наблюдал за их полетом и, кажется, улыбался. Наконец, одно из чудовищ спустилось на землю и приблизилось к нему. Зверь поднялся, приветствуя долгожданного гостя. Вдвоем они вошли в храм, а остальные чудовища остались дожидаться их снаружи.

Зверь и чудовище подошли к черному каменному алтарю, на котором лежал мертвый странник. Казалось, что его изнеможенное тело сплошь состояло из костей, на которых не осталось ни грамма мяса. Страх выпил его досуха, словно изголодавшийся по свежей крови вампир. Зверь посмотрел в глаза чудовищу и кивнул, видя, что оно его поняло. Чудовище жестом велело зверю отойти назад. Затем оно склонилось над телом странника и, собравшись с силами, вдохнуло в него новую жизнь.

Странник открыл глаза, сел и огляделся по сторонам. Кроме него и чудовища в храме никого не было. Зверь вернулся домой, но не как раб, а как один из полноправных хозяев. Теперь в глазах странника не осталось и следа отчаяния. Зверь и человек слились в одно целое, став чем-то бóльшим, чем просто зверь и человек. Странник улыбнулся. Он знал, чего хочет от него молчаливое чудовище и его собратья, окружившие храм. Теперь он мог открыть для них дверь.

Встав с алтаря, странник протянул руку чудовищу и сказал:

— Идем, я отведу вас домой.