Новый адрес страницы:
https://tannarh.wordpress.com/2013/05/29/отправитель-поездов/

Это был маленький провинциальный городишко где-то на границе России и Казахстана — еще одна безымянная точка на мировой карте отчаяния и разбитых надежд. Я оказался там совершенно случайно, без денег и каких-либо вразумительных планов на будущее. Чтобы накопить на обратный билет, я устроился работать на единственную железнодорожную станцию, располагавшуюся на окраине города.

Официально моя должность никак не называлась. Во всяком случае никто не удосужился сообщить мне казенное наименование этой профессии, поэтому я говорил всем, что работаю отправителем поездов. В любую погоду, будь то нестерпимая жара или проливной дождь, я стоял в самом начале грязной полуразвалившейся платформы и жестом руки отправлял поезда в неведомую даль.

Я следил за посадкой пассажиров, и когда все двери вагонов закрывались, подавал сигнал машинисту, чтобы он трогался с места. По большому счету мне было наплевать, куда едут все эти люди, однако я прекрасно понимал их желание убраться как можно дальше отсюда. Этот город с его черными покосившимся бараками еще дореволюционной постройки, разбитыми дорогами и зловонными канавами, заменяющими жителям канализацию, вызывал у всякого разумного человека лишь одно желание: бежать, бежать как можно подальше и никогда не возвращаться назад.

Пассажирские поезда приходили всегда с юга, иногда по несколько в час, а порой не чаще одного раза в сутки. В обратную сторону ехали исключительно товарняки. Они никогда не останавливались на нашей станции. Я не знаю, что именно они перевозили, и иногда мне казалось, что это были трупы людей, уехавших отсюда на север в поисках лучшей доли.

Жил я в пристройке рядом с кассой, где продавались билеты. В небольшой каморке я в основном отсыпался и ел, а все остальное время — работал. Когда поездов долго не было, я от нечего делать разглядывал пассажиров, томящихся на станции, и пытался угадать, в какой поезд сядет каждый из них.

Вскоре я уже по звуку мог определить модель локомотива, катящегося по направлению к станции. Здешние железнодорожники использовали любую технику, способную сдвинуться с места и проехать хотя бы несколько километров без срочного ремонта. В основном это были старые советские тепловозы, хотя иногда попадались и относительно новые дизельные локомотивы.

Однажды к станции подъехал сверкающий в лучах утреннего солнца сверхсовременный состав, и пассажиры с завистью смотрели на молодое семейство, севшее в вагон первого класса, унесший их в счастливое беззаботное будущее. Билеты на такой поезд стоили бешеных денег, поэтому мало кто мог позволить себе такую роскошь. Кассиры продавали их в основном своим знакомым или за огромные взятки, размер которых мог значительно превосходить стоимость самого билета.

Мне не нужно было смотреть на билет, чтобы понять, к какому слою общества принадлежит тот или иной пассажир. Это был видно по месту на станции, где он дожидался своего поезда. Богатые устраивались возле кассы под навесом, спасавшим их от жары и непогоды. Люди победнее ютились на лавочках под открытым небом. А нищие, купившие билет на последние деньги, сидели прямо на платформе посреди мусора и с тоской вглядывались в хмарь у горизонта, ожидая своей судьбы. Они напоминали беженцев или ветеранов неизвестной войны, о которой никто никогда не слышал.

Впрочем, классовое разделение общества волновало меня мало. Я в этой иерархии был вообще никем, обслуживающим персоналом, чьего существования не замечают, пока не случится беда. Однажды пьяный мужчина упал на рельсы между вагонов, и мне пришлось вытаскивать его оттуда под нетерпеливое карканье пассажиров. Вскоре выяснилось, что он нарочно отвлекал на себя внимание, чтобы его беременная жена смогла «зайцем» пробраться на поезд.

Ее поймали и выписали ей штраф. Денег у нее не было, поэтому она устроилась на станцию дворником. На первых порах муж помогал ей, чем мог, но вскоре окончательно спился и умер. Она говорила мне, что ей придется работать еще десять лет, чтобы отдать весь долг целиком, и привычно жаловалась на свою несчастную жизнь.

Ее бесконечное нытье пробуждало во мне самые темные чувства. В конце концов, я предложил ей повеситься и тем самым прекратить все свои мучения. Ничего подобного она разумеется не сделала, просто ей нравилось выжимать из окружающих сочувствие, которого во мне давно уже не осталось ни капли. Больше она со мной не разговаривала, и к тому времени как я сел на свой долгожданный поезд, ее долг уменьшился лишь на одну десятую часть.

Кроме этой женщины я почти ни с кем не общался. Иногда ко мне подходили пассажиры и интересовались, когда будет следующий поезд. Я неизменно отсылал их к расписанию, вывешенному на стене кассы, хотя и знал, что там ничего не написано.

Никто не знал, когда появится следующий поезд и появится ли он вообще. Этим обстоятельством пользовались цыгане и мелкие мошенники, предлагавшие всем желающим узнать за небольшую плату точное время прибытия следующего поезда.

Их предсказания никогда не сбывались, но люди все равно платили, чтобы хоть ненадолго избавиться от тревожного чувства неуверенности в собственном будущем. Я знал, что начальник станции имел свою долю в этом сомнительном бизнесе, но предпочитал помалкивать о его темных делишках. Жаловаться было некому и незачем.

Пассажиры отличались не только социальным статусом, но и своим поведением. В основном это были мрачные подавленные люди, бегущие от тоски и безысходности в неведомые края, где они надеялись получить свой маленький кусочек беззаветного счастья.

Другие вели себя более агрессивно. Помню небольшую группу людей, пришедших вместе на станцию. Женщины в платках и грубые бородатые мужики с нательными крестами, выставленными напоказ поверх воротников, купили билеты и принялись громко обсуждать окружающих, выискивая в них всевозможные изъяны и недостатки.

В первую очередь досталось богатым. Все они оказались сплошь дурными людьми только лишь потому, что у них водились деньги, которые есть ничто иное как неисчерпаемый источник бед и разврата.

Пожелав им скорой и мучительной смерти, новоприбывшие накинулись на других пассажиров, и вскоре выяснилось, что среди присутствующих нет ни одного приличного человека, за исключением самих критиканов.

Один мужчина, чью жену прилюдно обозвали «крашеной блядью» и «подстилкой дьявола», потребовал извинений. Бородачи тут же набросились на него и сильно избили. В экзекуции не участвовал лишь один из них — скромного вида молчаливый юноша с длинными темными волосами и жиденькой растительностью на лице. Он печально, но без осуждения смотрел на своих беснующихся товарищей и тихо что-то шептал.

Вскоре подошел их поезд. Старенький пыхтящий паровоз тянул десяток деревянных обшарпанных вагонов с плотно закрытыми окнами. На платформе вдруг сделалось тихо, словно перегревшийся мир ненадолго отключился, чтобы слегка остыть. Дверь открылась лишь в одном вагоне, и на платформу ступил проводник, похожий не то на монаха, не то на бывшую рок-звезду.

Возмутители спокойствия кинулись к нему, отталкивая друг друга локтями и размахивая билетами. Печальный юноша шел следом и, кажется, никуда не спешил.

Проводник даже не посмотрел на протянутые ему бумажки и лишь отрицательно покачал головой. Бородачи и их спутницы не ожидали такого поворота событий. Они принялись наперебой требовать от проводника, чтобы их немедленно пустили в их поезд.

Проводник продолжал молчать, и тогда один из бородачей замахнулся, чтобы ударить его. Проводник поднял глаза и посмотрел на него, просто посмотрел, но из бородача словно вышибли дух. Побледнев, он отшатнулся и тяжело задышал.

Остальные перестали галдеть и расступились, пропуская вперед кроткого юношу. Проводник взял у него билет и пропустил в вагон. Когда дверь за ними закрылась, я дал сигнал машинисту, и поезд тронулся.

Когда поезд скрылся за поворотом, кто-то злобно рассмеялся. Это была женщина, которую обозвали блудницей. Она стояла над своим избитым до полусмерти мужем и, громко хохоча, тыкала пальцем в бородачей. Те молча отошли к краю платформы и уехали следующим поездом вместе с остальными людьми, которых совсем недавно обвиняли во всех смертных грехах.

Никто не задерживался на станции до ночи. Некоторые садились в первый попавшийся поезд, лишь бы поскорее убраться отсюда, другие могли позволить себе выбирать, но так или иначе все они уезжали в тот же день, когда купили билет. На моей памяти было лишь одно исключение из этого негласного правила.

Ранним утром за пару часов до прибытия первого поезда на станции появился молодой человек лет двадцати, коротко стриженный, в выцветших голубых джинсах и с походным рюкзаком за плечами. Он купил билет, прошел через всю платформу и сел на ближайшей ко мне скамейке, поставив рюкзак между ног.

Я решил, что он уедет первым же поездом, даже если это будет страшная развалюха, готовая рассыпаться на части в любую секунду, и ошибся. Парень не сел ни в первый, ни во второй, ни в третий состав. Он с надеждой смотрел на каждый прибывающий поезд, однако, приглядевшись, терял всяческий к нему интерес и оставался ждать следующего. Так прошел первый его день на станции.

Утром я обнаружил парня на прежнем месте. Он сидел, положив длинные худые руки на колени, и мечтательным взглядом смотрел на облака, плывущие в вышине. Еще один день пролетел в напрасном ожидании, и следующий, и все остальные дни, что я работал на станции.

Наверное парень ждал какого-то особенного, предназначенного лишь для него одного поезда, в котором он должен был стать единственным пассажиром или даже машинистом, самовольно решающим, куда ему ехать, и оттого брезгливо отвергал забитые до отказа людьми вагоны, где он превратился бы в заурядного пассажира, неразличимого в безликой серой массе.

Скопив денег на билет, я сел первый попавшийся экспресс и отбыл на север, поближе к родным краям. Много лет спустя я проезжал через тот город, сидя в пустом товарном вагоне. Проносясь вечером мимо станции, я мельком видел худого осунувшегося мужчину, сидящего на скамейке под фонарем, и почерневший от грязи рюкзак у его ног. Я вскочил и закричал ему: «Идиот! Идиот!», но платформа уже скрылась за деревьями, и больше я никогда ее не видел.