Бабка Матрёна в нашей деревне одна из главных достопримечательностей. Дед мне про нее рассказывал, что в молодости она была обычной гламурной дурой, а как на старости лет растолстела, так и вовсе сделалась дурой сферической и феерической. Дед теперь так ее и величает: «Гляди, Никитка, опять эта сферическая дура в вакууме куда-то поперлась». Это, значит, у деда такое к ней отношение, потому что остальных нашенских старух он простым матом кроет, а Матрёне аж целое специальное прозвище придумал. Уважает он ее, хоть и не признается никогда.

В общем, ходит наша Матрёна по деревне с лукошком котят и по старой своей блогерской привычке ко всем пристает: «Котиков не хотите? Смотрите какие котики». Мы уж как ее увидим, так во все стороны шарахаемся, потому что тошнит уже от ее котиков, ей богу, аж блевать хочется. А когда у Матрёны силы заканчиваются или перед дождем ноги болят сильнее обычного, она приходит на бывшую танцплощадку, где у нас теперь вся блогосфера по вечерам обретается, и сидит в сторонке, тихо похрапывая. Но если ее ненароком разбудить, такое отчебучить может, что мозги сами норовят из головы выпрыгнуть и в пляс пуститься.

Помню, случился однажды у наших блогеров серьезный политический диспут на тему управления державой. Все как обычно друг на дружку орали и никто никого не слушал. Тут бабка Матрёна открыла глаза и спокойным ровным голосом сказала:

— Слышала я, что в Кремле сидит черное пугало с руками на шарнирах, к которым разноцветные веревочки привязаны. Масоны за эти веревочки дергают, и пугало им все указы подписывает какие нужно: и красные, и зеленые, и голубые тоже. Хотите котиков?

Потянулась Матрена к лукошку у своих ног и на полдороги опять заснула. А мужики на нее вытаращились, умом раскорячившись, и тишина наступила минут на пять, чего в нашей блогосфере отродясь не бывало. С тех пор при Матрёне о политике стараются лишний раз не говорить, а то мало ли какая еще провокация ей в голову взбредет.

Дед мой вообще к ней неровно дышит и страсть как любит за ее прошлое языком потрепаться. Говорит, в молодости она была роскошной бабой, на которую даже у паралитиков и коматозников вставало. Мужики за ней табунами бегали, а другие бабы, особливо из тех, что и в зоопарке-то показывать стыдно, от нее кипятком писали, да кирпичами обсирались.

Родилась бабка Матрёна где-то на Полтавщине в семье тракториста и сельской учительницы. От отца ей достался напористый пробивной характер, от матери — красота, а от тракториста ничего не досталось, потому как в ее зачатии он участия не принимал. Восемнадцати годов она покинула родное село и направилась прямиком в Москву, которую в народе тогда справедливо называли не то Златоглавой Блудницей, не то Третьим Вавилоном. Место это было гнилое, похабное, но Матрёна там быстро прижилась и начала обустраивать свое счастье.

Первым делом она завела себе богатого любовника и блог под звучным псевдонимом Шалена Пихва. Причем о существовании любовника было известно только с ее собственных слов, а в реале его никто в глаза не видал. Украинских своих корней она ничуть не стеснялась, и даже наоборот выпячивала их порой поболе сисек. Когда над ее акцентом кто-то пытался пошутить, она неизменно припечатывала острослова смачной фразой «Якая богема, такий и гламур», прямо намекая на происхождение большинства «звезд» из тогдашней московской тусовки.

В своем блоге Матрёна честно пыталась нести гламур в массы, хотя презирала всех, кто в этой жизни не сумел насосать себе даже новый айфон. Социальный капитал у Матрёны рос как на дрожжах, и вскоре она уселась на самой вершине Топа, отпихивая гладко выбритыми конечностями всех, кто пытался посягнуть на ее трон. И все бы у нее в жизни сложилось прекрасно, не полезь Матрёна со своим гламурным мозгом в политику.

Время тогда было смутное, неспокойное. Руководители в стране менялись почти каждые двадцать лет, а при такой текучести кадров никакой стабильности быть не может. По городским площадям ходили оранжевые смутьяны, навроде Овального и Тютькина, и сеяли в народе недовольство. Матрёна быстро поймала тренд и на первом же митинге произнесла зажигательную речь о гнилой сущности правящего режима. Но славу ей принесла не эта попытка орально ублажить целую толпу офисных пролетариев, а события за ней последовавшие.

Когда городовые схватили Матрёну, чтобы поволочь ее вместе с остальными смутьянами в ближайший околоток, Матрёна извернулась в их руках и заорала на всю улицу: «Люди, я Шалена! Я Шалена!» Эта бомба взорвала блогосферу и вознесла Матрёну на вершину популярности. Потом охранка нашла у нее дома иностранные капиталы сомнительного назначения, и с политикой пришлось резко завязать. Овальный и Тютькин оказались сексотами охранки и получили заслуженное повышение, перебаламученный народ быстро устаканился, а жизнь Матрёны стремительно понеслась под откос.

Она еще пыталась как-то вернуть былую популярность и ради этого даже спилила поклонный крест, протестуя против слияния власти и церкви. Этот крест и поставил крест на ее карьере. Отсидев два года, она вышла на свободу совсем другим человеком. Начала пить и ударилась в какую-то астрологию. Блог ее скатился в унылое говно, набитое по завязку рекламой лекарств от импотенции и предсказаниями скорого Конца Света. В свободное от блога время Матрена ходила по окрестным помойкам, собирала кошек и выкладывала их фотки в Сеть.

Пропив оставшееся после отсидки имущество, растолстевшая и двинувшаяся умом на почве эзотерики Матрёна вместе с кошками перебралась в деревню. Здесь она со временем променяла алкоголизм на старческий маразм, и о ее былой славе напоминал разве что древний сломанный айфон, болтающийся на морщинистой шее — первая вещь, которую она честно насосала по прибытии в Москву.

Одно время Матрёна даже начала ходить в церковь, но быстро это дело забросила, потому как наш отец Охляба и сам-то не шибко праведник, а как с курьим дьяком напьются, так вообще форменное светопреставление начинается. В общем, не получилось у Матрёны грехи свои прошлые замолить, а потом у нее и вовсе шифер с крыши окончательно съехал.

Теперь Матрёна почти никого уже не узнает. Дом ее покосившийся совсем развалился, огород порос бурьяном. Бабки ее подкармливают по доброте душевной, но случись неурожайный год, Матрёне придется худо. Хотя ей-то грех жаловаться. Жизнь она свою прожила до последней рюмки, дай бог каждому.

По утрам Матрёна сидит на лавочке перед домом и греет на солнце старые кости, а потом выходит на улицу с лукошком, в котором лежат давным-давно сдохшие от голода котята, и протягивает его спешащим прохожим:

— Котиков не хотите? Смотрите какие котики...