Как-то раз на изломе осени в тихом монастырском саду одинокий монах подметал пеструю листву, опавшую с яблонь, ловивших теперь голыми ветвями последние крохи тепла от повернувшего на зиму солнца. Заведенным порядком монах сосредоточенно шептал себе под нос Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго... Господи Иисусе Христе, Сыне Божий...» Темные его глаза, похожие два бездонных колодца, жаждавших наполниться светом, смиренно взирали вниз на грешную землю, по которой он осторожно ступал, постепенно продвигаясь к узорчатой ограде монастыря. За ней, по кривой улочке, заложив руки за спину, не спеша прогуливался Господь Бог.
Услышав молящегося, Господь остановился и некоторое время смотрел на монаха сквозь чугунные завитки, одобрительно кивая головой и по-отечески улыбаясь в бороду:
— Молодец. Все правильно, все правильно.
Однако монах, занятый работой, по всей видимости не расслышал похвалы Всевышнего, и как ни в чем не бывало продолжал мести перед собой, сгребая листья в небольшие пестрые холмики, расположившиеся ровным строем за его спиной. Из сада по-прежнему доносилось монотонное «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго...»
— Молодец, говорю, — повысил голос Господь. — Продолжай в том же духе и помилован будешь.
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго... Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго...
«Глухой он что ли? — недоуменно подумал Творец. — Да нет, Я бы знал».
Озаботившись душевным состоянием монаха, Господь зашел через приоткрытую калитку в сад и легонько прикоснулся к его плечу:
— Возрадуйся, сын Мой, ибо ты уже помилован.
Но монах даже ухом не повел, повторяя молитву, как заведенный.
Улыбка медленно сползла с лица Вседержителя. Он простер десницу Свою перед лицом монаха и пощелкал пальцами.
— Эй, ау? С кем ты сейчас разговариваешь, если не со Мной?
— ...илуй мя грешнаго... Господи Иисусе Христе...
— Да, это Я, твой Господь, Бог Авраама и Исаака и всей их бедовой родни, будь они неладны. И Я тебя милую! Слышишь, глупая твоя башка? Ми-лу-ю!
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя...
— Да замолкни ты хоть на секунду и послушай Меня!
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго, — пуще прежнего зачастил монах, проходясь жгучей метлой по ступням Господа, обутым лишь в старые потертые сандалии.
— Тьфу ты, черт тебя задери! — отпрыгнул Господь в сторону и обратился к рогатине, подпиравшей надломленную ветку: — Не слышит! Вот хоть убейся — не слышит. Так Я в прошлый раз взаправду убился, и все равно не слышат. Мне что цветную тряпку на голову натянуть и сплясать в храме, чтобы Меня заметили? Нетушки! Не хотите, и не надо. И не жалуйтесь Мне потом, как вас жизнь припекла, а смерть-то еще пуще припечет, попомните Мое Слово.
И Господь зашагал прочь из сада, пнув по дороге подвернувшуюся кучу листвы. Пронзительно скрипнула калитка, и издалека донеслось Его тоскливое ворчание:
— Вот так всегда: одни не слышат, а другие не слушают. Ну и бес с вами...
Отшуршала листва, разлетевшаяся по земле, и в саду вновь сделалось тихо, словно и не заходил никто. Губы монаха шевелились почти беззвучно, и только рогатина злорадно поскрипывала о ветку на холодном осеннем ветру.
Tannarh, 2014 г.
