Новый адрес страницы:
https://tannarh.wordpress.com/2015/02/14/критика-цинического-разума/

Когда ты готов абсолютно ко всему, ты в своей мудрости становишься неуязвимым.

Все великие темы были сплошь уловками и полуправдой. Тщетны прекрасные взлеты мысли: Бог, Универсум, Теория, Практика, Субъект, Объект, Тело, Дух, Смысл, Ничто — всего этого не существует. Все лишь словеса для юнцов, для профанов, для клерикалов да социологов.

К сущности власти относится то, что она может смеяться только своим собственным шуткам.

Как правило, язык власти подменяет смысл слов; он именует миром оттягивание войны, наведением порядка — подавление волнений; власть прославляет свою социальную политику, раздавая жалкие подачки, и говорит о справедливости, безжалостно применяя законы.

Реальность начинается там, где кончается государство и его терминология.

Только у наших циничных молодых медиков еще можно проследить линию, напрямую связывающую учебу с процветанием в жизни. Едва ли не все прочие рискуют доучиться до полной пустоты.

Социализация посредством натаскивания в школе... есть оглупление a priori, после которого едва ли можно надеяться, что обучение изменит положение вещей к лучшему.

Учебные планы современных школ — это пародии на идею развития... Университеты и школы упражняются в шизоидных ролевых играх, в которых лишенная мотиваций, бесперспективно-интеллигентная молодежь учится подстраиваться под общие стандарты просвещенной бессмысленности.

Европейский невроз предполагает прикованность взора к счастью как цели, а путем к нему считает напряженный труд ума. От гнета этого представления нужно избавиться.

Молчание лучше гарантирует сохранение существующего положения. Разговор может завести чересчур далеко, к непредсказуемому будущему.

Просвещение делает предметом исследования само сопротивление, которое ему оказывается. Таким образом, противник превращается в «клинический случай», а его сознание — в объекта. Если он не желает говорить с нами, то придется говорить о нем.

Многим приходится быть глупыми, чтобы немногие оставались умными.

То, что раздражает меня в другом, и есть я сам. Однако до тех пор, пока я не вижу себя самого, я воспринимаю свои проекции... как испорченность мира.

«Труд освобождает» — этот тезис с каждым десятилетием звучал все более и более цинично, пока наконец не был помещен над воротами в Освенцим.

Будучи искусственно синтезированным, националистический менталитет плохо переносит, когда нарушают его нарциссическое самопрограммирование.

Всем маленьким людям, а не только пролетариям в узком смысле слова знакомо побуждение показать язык всей и всяческой политике.

Если кто-то намеревается просветительски «агитировать» меня, то моя первая реакция будет, по сути, цинизмом: а не лучше ли тебе позаботиться о своем собственном дерьме?

Опасность знания заключается в страсти к теоретизированию, которая с легкостью завлекает интеллектуала на честолюбивый путь, где он поддается духовным рефлексам — вместо автаркии.

Человек, сделавший себя общественным, потерял свою свободу с того момента, когда его воспитателям удалось взрастить в нем желания, проекты и амбиции. Эти последние отделяют человека от его внутреннего времени, которое знает только Сейчас, и вовлекают в ожидания и воспоминания.

В культуре, в которой закосневшие идеализмы сделали ложь формой жизни, процесс истины зависит от того, найдутся ли люди, которые окажутся достаточно агрессивными и свободными («бесстыдными»), чтобы высказать истину. Власть имущие теряют свое действительное самосознания, сталкиваясь с шутами, клоунами, киниками...

С Диогена в европейской философии начинается сопротивление игре «дискурса», расписанной заранее и разыгрываемой как по нотам.

В своей лишенности потребностей Диоген мог, скорее, считаться первым человеком, реализовавшим идею помощи самому себе, то есть был аскетом в том смысле, что мог помочь себе, отрешаясь от потребностей и иронизируя над ними — от тех потребностей, за удовлетворение которых большинство людей расплачиваются своей свободой.

Киник пукает, какает, писает, мастурбирует на виду у всех на афинском рынке; он презирает славу, плевать хотел на архитектуру, отвергает респектабельность и уважение, пародирует истории о богах и героях, ест сырое мясо и сырые овощи, лежит на солнышке, зубоскалит с проститутками и говорит Александру Великому, чтобы тот отошел и не загораживал солнце. Что бы это значило?

С Диогеном ни Сократ, ни Платон не справились.

Возможно, нравственность и хороша, но естественность хороша тоже.

Дерзость религиозная, кощунство есть происходящее в конце концов освобождение от благочестивой серьезности, которая не может противостоять неудержимой энергии смеха.

Нормальность наполовину состоит из микроскопических отклонений от норм.

Тот, кто не признает сложности действительности, любит подавать себя человеком объективным и уличает всех, вникнувших в суть проблем, в бегстве от реальности и склонности к беспочвенным мечтаниям.

В истории дерзости, наряду с городом, важную роль играют, в сущности, три социальных чекана, накладывающих на все клеймо веселой непокорности: карнавал, университет и богема.

Эмиграция сегодня стала диагнозом, характеризующим массовую психологию. Целые слои населения уже давно в душе живут где угодно, только не в этой стране.

Там, где есть морализаторство, непременно царит страх — как дух отвержения самого себя, а страх исключает счастье. Ведь у морали всегда есть тысяча и одна навязчивая идея о том, какими должны быть мы и мир, но какими мы и мир не являемся.

Счастье — это окончательное бесстыдство!

Атомная Бомба — это настоящий Будда Запада, совершенная, абсолютно независимая и суверенная машина... Бомба — это единственный Будда, который доступен пониманию западного разума. Его покой и его ирония бесконечны... Как и Будда, она говорит все, что нужно, одним лишь фактом своего существования...

Каждый цинично спекулирует на сексуальном влечении другого.

Стыд есть интимнейшая социальная цепь, приковывающая нас — еще до всех конкретных правил, которым следует совесть, — к общему стандарту поведения.

Люди, как правило, стыдятся не тех вещей, которых следует стыдиться; они стыдятся своего физического, своих анималистических сторон, которые на самом деле невинны, но при этом совершенно не стыдятся своей неразумной и отвратительной жизненной практики, своей страсти к наживе, несправедливости, жестокости, зазнайства, предвзятости и слепоты.

Стыд — это главный фактор, порождающий социальный конформизм, то место, где разнообразное внешнее управление переходит во внутреннее.

Сексуальная независимость остается одним из важнейших условий эмансипации.

Эволюционные теории в науках наследуют метафизике... Тот, кто говорит «развитие», признает и одобряет цели этого развития, обретает позицию, которая позволит оправдать для себя все то, что служит развитию. Поэтому учение о «эволюции» (прогрессе) — это современный вариант теодицеи: оно тоже позволяет логически обосновать и объяснить существование негативного.

Человеческой жизни «нечего искать» на Земле, кроме нее самой, но там, где царит цинизм, ищут всего, чего угодно, только не человеческого существования. Прежде чем перейти к «подлинной жизни», всегда нужно еще доделать какие-то другие дела, выполнить еще какие-то предварительные условия, воплотить какое-то более важное на данный момент желание, свести еще какие-то счеты... Только веселый кинизм целей никогда не поддастся искушению забыть, что жизни нечего терять, кроме себя самой.

Как только идеализм прибегает к чересчур большим натяжкам, реализм отвечает на это кощунством.

Пожалуй, использование своего интеллекта на кинический лад означает скорее пародирование теории, чем создание теории, скорее нахождение удачных возражений в ответ, чем размышление над глубокими неразрешимыми вопросами.

Бедняга Эдип, не убивайся так, лучше вспомни, что и у персов, и у собак в большой моде забираться на своих кровных родственников. Выше нос, old motherfucker!

Если его кто-то бил, то Диоген вешал на себя табличку с именем обидчика и ходил с ней по городу. Это в достаточной степени теория, в достаточной степени практика, в достаточной степени борьба и в достаточной степени сатира.

Волей-неволей станешь стоиком, живя под одной крышей с киником.

Реформаторы высшего образования заботятся о том, чтобы учеба стала такой же серой, как те перспективы, которые открываются после нее.

Мы живем сегодня в цинизме, из которого не произрастает абсолютно никаких «цветов зла», не возникает никаких великих хладных взоров или фейерверков у края пропасти. Вместо этого — города из бетона, демократия по месту службы, безрадостность, бесконечная заурядность, заведование непорядками, жалкая болтовня об ответственности, мелочный и убогий пессимизм да пресная ирония. Вероятно, с таким «духом» можно протянуть еще долго. Это уже вовсе не менталитет декаданса, хотя бы потому, что не может быть упадком то, чему не предшествовало никаких высот, с которых можно было бы «упасть».