Из книги Джозефа Хиза и Эндрю Поттера «Бунт на продажу»:
Сколько можно подрывать систему «без эффекта», прежде чем возникнет логичное сомнение в средствах подрывной деятельности? Безумство — это делать снова и снова то, что дает результат, противоположный ожидаемому, и совсем уж полное сумасшествие — думать, будто любые проявления радикализма такого рода способны разрушить систему... Вот краткий перечень вещей, которые в течение последних 50 лет считались экстремальными средствами, подрывающими систему: курение, длинные волосы у мужчин, короткие — у женщин, бороды, мини-юбки, бикини, героин, джаз, рок, панк-рок, рэгги, рэп, татуировки, волосы под мышками, граффити, серфинг, мотороллеры, пирсинг, узкие галстуки, отсутствие бюстгальтера, гомосексуализм, марихуана, рваная одежда, гель для волос, прически «ирокез» и «афро», противозачаточные пилюли, постмодернизм, клетчатые брюки, овощи, выращенные на органике, армейские ботинки, межрасовый секс. В наши дни любой пункт из этого перечня можно увидеть в рядовом видеоклипе Бритни Спирс (разве что за исключением волос под мышками и овощей, выращенных на органике). Бунтари контркультуры стали похожи на пророков, которые предвещают конец и вынуждены постоянно переносить его срок на более позднее время: сроки проходят один за другим, но ничего не случается
На протяжении последних 50 лет мы были свидетелями абсолютного триумфа потребительской экономики, и в то же самое время мы видели абсолютное доминирование контркультурного мышления на рынке идей. Совпадение ли это? Теоретикам контркультуры хотелось бы думать, что их бунт есть всего лишь реакция на пороки потребительского общества. Но что если контркультурный бунт — не следствие усиливающегося консюмеризма, а его причина?
Большинство людей тратят большие деньги не на те вещи, которые помогают им интегрироваться в общество, а на те, которые выделяют их из толпы. Они покупают товары, которые делают их особенными, главнее и выше других... Другими словами, консюмеризм, по-видимому, является результатом деятельности потребителей, старающихся превзойти друг друга. Не конформизм, а конкурентное потребление создает проблему. Если бы потребители были всего лишь конформистами, они приходили бы в магазин, покупали одно и то же, и все были бы счастливы...
Денежные траты на потребительские товары подстегивают не конформисты, а нонконформисты. Любой, кто работает в индустрии рекламы, сочтет это наблюдение абсолютно очевидным. Идентичность бренда — это главное в дифференциации продукта, это делает продукт особым, отличным от всех остальных. Люди отождествляются с брендами благодаря тому, что последние придают им индивидуальные особенности.
Консюмеризм всегда выглядит критикой того, что покупают другие люди. Из-за этого трудно избежать впечатления, что так называемая критика консюмеризма — это всего лишь слегка завуалированный снобизм или, что еще хуже, пуританство. Важно помнить, что мощная антиконсюмеристская тенденция всегда была свойственна христианской традиции, начиная с самого Иисуса.
Согласно этому представлению, система не терпит исключений — хоть в заводском цеху, хоть в супермаркете. Ей требуется единообразная система функционально навязываемых потребностей для поглощения избытка товаров, создаваемых массовым производством. В результате нестандартные акты потребления выглядят политически радикальными. В точности так же, как рабочий может подорвать функционирование целой сборочной линии, отказавшись выполнять предписанную ему работу, потребитель подорвет систему, просто отказываясь покупать то, что ему велят. Вот это и порождает потребителя-бунтаря. Это красивая теория. Кроме того, многие умные люди находят ее убедительной. Правда, есть одна проблема: она основана на элементарном заблуждении. Всеобщего перепроизводства не существует. Такого явления нет и никогда не было. Ни один современный экономист — с правыми или левыми убеждениями — не поддерживает заявление Маркса о том, что капитализм подвержен кризису перепроизводства. К сожалению, об этом забыли проинформировать критиков консюмеризма...
Анализ Веблена во многом гораздо глубже, чем теории, созданные в XX столетии. По его мнению, фундаментальная проблема общества потребления состоит не в том, что наши потребности созданы искусственно, а во взгляде на ценность производимых товаров: главными считаются не столько их подлинно полезные свойства, сколько способность сигнализировать об уровне успешности владельца... В глазах левых Веблен совершает смертный грех: он возлагает вину за консюмеризм на потребителей, утверждает, что существующая социальная иерархия активно поддерживается конкурентным потреблением во всех классах общества. Получается, что консюмеризм вовсе не навязывается трудящимся коварными буржуа, он — нечто такое, в чем трудящиеся активно участвуют...
Главная стратегия по дискредитации идей Веблена включала в себя вариацию теории консюмеризма как промывания мозгов. Наивная версия этой теории предполагает, что люди покупают дорогие автомобили, потому что они запрограммированы рекламой, побуждающей их к таким покупкам. Веблен предполагает, что люди хотят эти автомобили, потому что втянуты в конкуренцию с другими потребителями. Более изощренная версия теории промывания мозгов признает это, однако добавляет, что потребители втянуты в эту борьбу лишь потому, что запрограммированы рекламой на участие в конкуренции. Таким образом, многие заявляют, что реклама создает конкурентное потребление, стимулируя зависть или вызывая у людей нездоровую озабоченность социальным статусом. Погоня за статусом рассматривается как еще одна искусственная потребность, навязанная потребителям системой.
Этот аргумент ведет к ошибочному предположению: якобы есть возможность по собственной инициативе отказаться от конкурентного потребления, просто избегая озабоченности собственным статусом. К сожалению, все не так просто... Например, во многих регионах Северной Америки количество внедорожников достигло такого уровня, что людям приходится дважды подумать, прежде чем покупать небольшой по размеру автомобиль. Ведь когда гибнут участники столкновений между джипами и небольшими автомобилями, в 80 % случаев это водители последних. Внедорожники настолько опасны для других водителей, что у тех есть серьезный повод задуматься о покупке более крупного автомобиля в целях собственной безопасности. Вот почему ожидание, что люди добровольно откажутся от конкурентного потребительства, утопично. Цена окажется слишком высокой для человека.
Большинство домов-трейлеров гораздо просторнее и удобнее, чем квартиры Нью-Йорка. Однако среднестатистический владелец нью-йоркской квартиры сойдет с ума, живя в трейлерном парке. Почему? Потому что вся обстановка там — от линолеума в ванной до кресла-качалки на лужайке — для него безнадежно безвкусна. Что произошло раньше? Может быть, бедные являются таковыми, потому что у них плохой вкус? Неужели бедность настолько притупила их эстетические чувства, что не позволяет сделать правильный выбор? Или все как раз наоборот? Может быть, определенные стили считаются безвкусными именно потому, что состоятельные граждане хотят дистанцироваться от бедняков?
Веблен еще давно заметил, что «удовлетворение от использования и созерцания дорогостоящих и якобы красивых изделий чаще всего является удовлетворением нашего ощущения дороговизны вещи, маскирующейся под именем красоты»... «Наличие вкуса, — говорит Бурдье, — это в первую очередь неприятие, отвращение, вызванное резкой нетерпимостью к вкусам других людей». Что касается музыкальных вкусов: то, что вы слушаете, менее важно, чем то, что вы не слушаете. Недостаточно иметь несколько дисков Radiohead в вашей коллекции, очень важно, чтобы у вас не было дисков Селин Дион, Мэрайи Керри или Бон Джови... Наличие хорошего вкуса передает ощущение почти неоспоримого превосходства над другими людьми.
Процессом потребления движет не желание подчиняться и соответствовать, а скорее желание занимать особое положение.
Контркультурный бунт стал одной из основных сил, движущих конкурентным потреблением... Миф о кооптации позволяет скрыть тот факт, что альтернатива есть и всегда была хорошим бизнесом.
Каждое радикальное политическое движение привлекает определенное число сумасбродов и просто неудачников. Однако похоже, что движениям контркультурного толка достается особенно много подобных личностей... Книга «Утро магов», уфология, античная теория богов и космоса, ритуалы друидов, поиски Атлантиды, теософия, саентология, розенкрейцеры — казалось, нет пределов доверчивости бунтарей от контркультуры...
Объяснение этому найти несложно. По-видимому, контркультурное движение привлекает на свою сторону не больше сумасбродов, чем любое другое, но оно плохо приспособлено для обуздания примкнувших сумасбродов. А все дело в том, что критика контркультурного толка отрицает разницу между девиантным поведением и диссидентством. Поскольку вся культура в целом считается репрессивной системой, любой человек, нарушающий любые правила по любой причине, может заявить о проведении акции сопротивления. Кроме того, любой, кто критикует такие заявления, будет автоматически атакован как очередная марионетка системы, еще один фашист, стремящийся навязать правила бунтующему индивиду. По этой причине контркультура всегда отличалась тенденцией к романтизации преступности.
Основная проблема заключается в том, что бунт против эстетических норм на самом деле не имеет подрывного характера. Имеют люди пирсинг или татуировки, какую одежду они носят, какую музыку слушают — с точки зрения капиталистической системы это просто не имеет значения. Корпорации, как правило, сохраняют нейтральную позицию, когда речь заходит о серых фланелевых костюмах и байкерских куртках. Неважно, что представляет собой стиль, — всегда найдутся продавцы, которые будут наперебой предлагать свои образцы этого стиля. И любой успешный бунтарский стиль — по той причине, что он делает людей отличными от большинства, — автоматически привлечет подражателей. Поскольку никакого реального подрыва системы нет, ничто не удерживает людей от следования такому же стилю. Любой человек может сделать себе пирсинг или отрастить длинные волосы. Поэтому все, что считается альтернативным или классным, неизбежно перейдет в мейнстрим.
Большая часть мер, подаваемых как антиконсюмеристские, бесполезна. Нередко они приводят к обратному результату, способствуя конкурентному потреблению... Последние сорок лет антиматериалистические ценности являлись самой плодовитой дойной коровой американского потребительского капитализма.
На протяжении жизни целого поколения школьная форма символизировала все, что уничтожает душу. Осквернение этого вида униформы стало одним из самых влиятельных символов молодежного бунта... Реакционные силы всегда очень любили униформы на том основании, что они укрепляют дисциплину и способствуют уважению учащихся друг к другу. Военные училища и приходские школы так и не отказались от формы. Но это сопротивление лишь укрепило лелеемую радикалами контркультуры веру в то, что ликвидация школьной формы станет глотком свободы и приведет к приходу новой эры творчества... Оказалось, что избавление от формы привело к необузданному консюмеризму. Все эти рассуждения подростков о брендах, их одержимость одеждой, кроссовками — откуда, вы думаете, взялись?.. Никогда еще не становилась такой очевидной неспособность контркультурного бунта добиться намеченных результатов...
В 1994 году в этом округе было введено обязательное ношение формы всеми — от посетителей детского сада до учащихся восьмого класса школы, и полученные результаты оказались весьма впечатляющими. Ряд нарушений дисциплины — от вандализма до вооруженных нападений — снизился за один год на 33 %. На 44 % сократилось количество словесных оскорблений и побоев, на 74 % — половых правонарушений, драк стало меньше на 41 %. Администрации других школ из разных мест США сообщили аналогичные результаты...
Очевидно, что благотворные результаты, которые ожидались в результате отмены школьной формы, так и не появились. Сделала ли детей новая атмосфера более талантливыми, более любящими и сострадательными, более раскованными и свободными? Сама формулировка вопроса показывает всю абсурдность такого предположения. Если уж на то пошло, ликвидация школьной формы привела к размежеванию на группировки, а не к проявлению индивидуальности.
Объем продаж «крутых» товаров поистине фантастичен, и это свидетельствует об одной из самых больших нелепостей контркультурного движения... Однако попытка решения проблемы — контркультурный бунт — только ускорила циклы устаревания в моде, и все это во имя индивидуального самовыражения!
Как пишет Артур Маруик в своей замечательной книге, всесторонне анализирующей 1960-е годы, большая часть движений, субкультур и новых институтов, находившихся в центре перемен шестидесятых, была целиком и полностью пронизана предпринимательской этикой, направленной на получение прибыли.
Люди покупают одежду, модную в этом году, чтобы отличаться от тех, кто до сих пор носит прошлогоднюю одежду. Дорогие дома моды занимаются торговлей средствами отличия. Бунт — это один из самых лучших источников различения в современном мире. В результате люди согласны платить хорошие деньги, чтобы принять в нем участие, точно так же, как они готовы платить за доступ к любой другой форме социального статуса. Никто здесь не «продается», потому что нечего продавать.
Непоседливый, самостоятельный и раскованный богемный человек гораздо больше соответствует истинному духу капитализма, где состояния делаются и теряются за один день, где потоки капитала пускаются по всему миру щелчком компьютерной мыши, где коммерция меняет диспозицию слишком быстро, чтобы кто-то мог пустить корни, и где, что самое важное, все пользуются одной валютой.
Предположение о том, что реклама способна увеличить продажи товаров, никем не было подтверждено, и сами корпорации не прилагают особых усилий, чтобы выяснить эффективность своих рекламных кампаний. Самые достоверные исследования показывают: не продажи следуют за рекламой, а наоборот, реклама следует за продажами. То есть когда продажи возрастают, компании соответственно увеличивают свои рекламные бюджеты. Когда продажи снижаются, рекламные траты урезаются. Едва ли такое поведение характерно для людей, убежденных в своей способности манипулировать желаниями потребителей.
Реклама похожа не столько на промывание мозгов, сколько на соблазнение. Так же, как искусный обольститель или обольстительница использует тот факт, что на каком-то уровне вы действительно хотите заниматься сексом, эффективная реклама может работать благодаря потребностям и желаниям, которые у вас уже есть. Вы не сможете соблазнить человека, которого не интересует секс, и вы не сможете продать отбеливатель зубов тому, кого не волнует собственная внешность...
Широкая публика поколениями не верила рекламным заявлениям. В 1960-х годах повсеместно утверждалось, что «новое поколение» так скептично и осведомлено, что старомодный подход к рекламе больше не действует. Это заявление повторялось в адрес каждого очередного поколения — и всегда так, будто это потрясающее открытие.
Собственно, тут можно применять замечательный практический метод. Всякий раз, когда вы почувствуете, что общество принуждает вас к подчинению или обращается с вами как с пешкой, просто задайте себе вопрос: «Создает ли моя индивидуальность больше работы для других людей?» Если ответ положительный, то вы должны быть готовы платить больше.
Уже десятилетиями жители Запада используют страны третьего мира для путешествий в поисках своего истинного «я». Соблазн, естественно, проистекает из идеи контркультуры. Если западная культура есть система манипуляции и контроля, то, возможно, наилучший способ сбросить это наваждение — погрузиться в какую-нибудь другую культуру, желательно такую, которая радикально отличается от нашей. Таким образом, контркультурная критика всегда была подвержена экзотизму — некритичной романтизации того, что сильно отличается от западного образа жизни. Можно погрузиться в экзотику, путешествуя в такие места, как Индия и Центральная Америка, и принимая религиозные верования и ритуалы китайцев или американских индейцев...
Самое слабое место контркультурного мышления — неспособность сформировать понятия о действительно свободном обществе, а тем более предложить практическую политическую программу изменения мира, в котором мы живем сейчас. Однако уклон в сторону экзотизма вызвал массовое отрицание этой проблемы, сформировав представление, что какой-то другой культуре — процветающей за горизонтом — свойственны совершенно иные мышление и поведение и она поможет нам выбраться из железной клетки современности. Бунтари контркультуры потратили десятки лет, мечтая раздобыть волшебный «ключ от двери тюремной камеры» и обращая свой взор то на безумную культурную революцию в Китае, то на пустыню Мохаве, богатую галлюциногенными кактусами пейотами. Но результаты этих поисков никак нельзя было назвать настоящим открытием нового пути. Проецируя собственные желания и стремления на другие культуры, бунтари контркультуры сконструировали экзотику как отражение собственной идеологии.
Знакомясь со сказочными странами — от Гипербореи из цикла «Конан-варвар» Роберта Говарда до Средиземья из «Властелина колец» Дж. Р. Толкиена — бунтари контркультуры страстно желали жить в среде, полностью отличной от нашей. В особенности они жаждали попасть в «магический» мир — такой, где обычные законы физики и общества не действуют. Они мечтали о временах, когда «власть людей» (по выражению Толкиена) еще не наступила.
В то время как некоторые довольствовались одними лишь фантазиями о таком мире, другие отправились на его поиски. Одни люди делали это буквально, разыскивая, например, Атлантиду. Другие пытались найти его через наркотики, полагая, что ЛСД, кактусы пейоты дают возможность перемещаться в другие измерения. Но основная масса надеялась найти альтернативу в незападных культурах, где по-прежнему процветали культ колдовства, а репрессивные структуры западной технократии еще не захватили власть. От «Сиддхартхи» Германа Гессе до «Учения дона Хуана» Карлоса Кастанеды — бунтари контркультуры отчаянно жаждали найти способ покинуть западную цивилизацию. «Тибетская книга мертвых» и «Книга перемен» стали библиями зарождающегося движения...
Так или иначе, эскапизм, то есть уход от реальной действительности и общепринятых стандартов и норм общественной жизни в мир социальных иллюзий или в сферу псевдодеятельности, стал главным пристрастием контркультуры...
Прочтите нижеследующее описание жизни людей в «золотом» штате Калифорния: «Деньги ценятся исключительно высоко и определяют влияние повсюду в Калифорнии… В результате [калифорниец] сильнее всего в жизни озабочен своей собственностью. Во время досуга он думает о деньгах; находясь в нужде, он их выпрашивает. Он постоянно думает о возможностях предъявить кому-нибудь требование или самому не отдавать долга. Он не воздержится ни от обмана, ни от подлости ради своих корыстных замыслов».
Это может показаться довольно точным описанием жизни в современной Калифорнии. Есть только одна закавыка: данный фрагмент взят из труда антрополога Альфреда Кребера. Это описание традиционной культуры народа юроков — племени рыболовов и охотников, жившем в районе нижнего течения реки Кламат и тихоокеанского побережья в северной Калифорнии. Задолго до контактов с европейцами юроки «имели культуру, в той же мере пронизанную коммерцией, как любое индустриальное общество наших дней». В этой культуре абсолютно все, чем владел мужчина, имело цену, включая жену и детей...
Если кто-то сочтет существование такой несусветной коммерциализации в рамках традиционной индейской культуры удивительным, то только потому, что большая часть наших представлений об индейцах является выдумкой контркультуры.