Сатанизм — это

не учение,

не философия,

не мировоззрение

и не религия;

сатанизм — это то,

что ты делаешь с другими.

Быть сатанистом значит:

искушать других,

соблазнять других,

запутывать других,

высмеивать других,

бунтовать против других.

В мире существуют лишь три религии: народная, институциональная и личная. Народная религия принадлежит массам, они лепят из нее все, что хотят, смешивая воедино восток и запад, магию и науку, Бога и Дьявола. Здесь царят невежество, мракобесие и извечное человечье желание получить многое малыми усилиями. Народная религия эклектична и универсальна: на любом континенте, в любой стране мы без труда отыщем людей, верящих в духов или в святых-заступников, которых нужно задобрить подношениями, чтобы добиться от них желаемого. Типичный вопрос народной религии: «Как расставить иконы по фен-шую, чтобы разбогатеть и наслать порчу на соседа?»

Институциональная религия в своем внешнем проявлении предстает перед нами как смесь бизнеса и власти. Уносящиеся ввысь иерархии священнослужителей призваны оградить стадо от ненужных шатаний и разбродов. Они лишь придают народной религии некий академический лоск, производя бесчисленные богословские труды по малейшему поводу, а то и вовсе без оного. За этим декором скрывается динамическое мемохранилище, где всего-навсего происходит отбор и репликация мемов. Основной вопрос институциональной религии звучит следующим образом: «Как нам сохранить и приумножить нашу корпорацию?»

Личная религия, какое бы формальное название оно не носила, в сущности всегда и повсюду одна и та же. Оттого различия между ее истинными адептами, выросшими в разных социокультурных условиях, со временем стираются до полной незначительности. Между суфием, просветл ... Читать дальше »

Девочка: Ты меня любишь?

Мальчик: Да.

Девочка: Очень-очень?

Мальчик: Очень-очень.

Девочка: Сильно-сильно?

Мальчик: Я люблю тебя больше жизни!

Девочка: Как прекрасно, что существует еще настоящая любовь, это удивительное возвышенное чувство! Любовь правит миром, но она требует жертв.

Мальчик: Я готов на все ради тебя!

Девочка: Тогда знай, что у нас никогда-никогда, низачто-низачто и даже за пять минут до Конца Света не будет секса.

Слышен удаляющийся топот.

Девочка: Ах, и этот тоже...

Самый свободный человек на свете — это мертвец. Он никому не подчиняется, никто ему не приказывает, никто не может его обмануть или ограбить. Он не боится смерти, оскорблений и несправедливости, не теряет голову от ярости или любви, не нуждается в обмане или предательстве во имя своих вымышленных интересов. Его невозможно подкупить или запугать, он начисто лишен чувства собственной важности и взирает на всех с холодной бесстрастностью. В его сердце нет места тревогам и волнениям, делающим живых вечными рабами завтрашнего дня. Он не думает о морали, об ответственности, о боге или о благе ближнего своего, потому что для мертвеца весь мир предстает в виде трупа, находящегося в разных стадиях разложения. Мертвец познал эту жизнь до самого крайнего ее предела и преодолел последнюю преграду на пути к абсолютной свободе. Таковым предстает перед нами доведенный до крайности современный идеал свободы — безразличный и безучастный покойник, не имеющий сил, чтобы воспротивиться даже могильным червям, пожирающим его плоть.

Приступая к чтению текста, читатель ожидает найти в нем какой-нибудь смысл и обязательно найдет его именно в силу этих своих ожиданий. Однако подобная предубежденность является несомненным покушением на свободу автора мыслить иным, быть может вовсе недоступным читателю способом. Привнося в текст свои смыслы, читатель покушается как на свободу автора вкладывать в текст совершенно иные смыслы, неведомые читателю, в том числе и отсутствие всякого смысла, так и на свободу текста иметь собственные смыслы, отличные от смыслов автора и читателя — это покушение на свободу автора быть собой. Второе покушение читатель совершает, когда убеждает себя в том, что тот смысл, который он «извлекает» из текста, совпадает со смыслом, «вложенным» в текст автором. Это покушение на свободу текста быть собой. И, наконец, выражая свое отношение к тексту, читатель совершает покушение на свою свободу быть собой, поскольку, приписывая свои мысли автору, он становится не-собой, проецируя себя в воображаемый образ автора, с которым можно соглашаться или спорить. И поскольку автор уже не существует в тексте, а читатель еще не существует в тексте, то остается только текст, не требующий сам по себе ни комментариев, ни толкования, ни интерпретаций.