Новый адрес страницы:
https://tannarh.wordpress.com/2013/11/26/старый-червь/

В землях Нод я путешествовал вместе со старым лекарем, имени которого не мог запомнить никто, кроме меня.

— Ты чужестранец, — понял он, убедившись в твердости моей памяти. — Зачем ты идешь в земли Нод?

— Я не знаю, куда иду, — признался я. — У моего странствия нет цели.

— Нет цели? — удивился он. — Тогда ты никуда не попадешь.

— Наоборот, — возразил я. — Именно потому, что у моего странствия нет цели, я могу попасть куда угодно. Ты идешь в земли Нод, а значит нам по пути. Ты возьмешь меня с собой?

— Да, — ответил он после недолгих раздумий, — но ты должен будешь оказать мне одну услугу.

— Какую? Назови свою цену.

— Я иду в земли Нод, чтобы спасти одну жизнь и отнять другую. Ты поможешь мне в этом. Такая цена тебя устраивает?

— Вполне. Возьми меня в земли Нод, и я помогу тебе спасти одну жизнь и отнять другую.

— Поклянись тем, что для тебя свято.

— Для меня ничто не свято.

— Тогда просто скажи «клянусь».

— Клянусь.

Лекаря звали Ханум аль Савери и он действительно был очень стар. Сгорбленный и немощный он ходил повсюду, опираясь на свою изогнутую палку и взирая на мир мутными глазами безумца, едва ли способного связать хотя бы пару слов. Однако под этой маской скрывался человек необычайно острого ума и силы воли, настоящий мастер своего дела, с готовностью бравшийся за самых безнадежных больных и нередко выходивший победителем из схватки со смертью.

Его услуги стоили так дорого, что лишь немногие могли позволить себе лечиться у старика Ханума. Еще меньше людей знало, что по вечерам он частенько пропадал в кварталах бедноты, помогая нищим и обездоленным за любую плату, которую они считали приемлемой. Я думаю, у Ханума было много и других масок, но за время нашего знакомства я познакомился лишь с этими двумя.

В земли Нод его призвал тамошний правитель, чья дочь находилась при смерти из-за странной болезни, перед которой оказались бессильны все придворные лекари. Несмотря на свой почтенный возраст, старик Ханум принял его приглашение как вызов своему врачебному искусству и немедленно поспешил в земли Нод.

За пару дней до этого мы познакомились на базаре, где он предложил мне ночлег в обмен на информацию о методах врачевания, принятых в моей стране. Он частенько так делал, записывая медицинские знания со всего мира в толстые тома своего бесконечного трактата о врачебной науке. Этот труд он полагал самым важным в своей жизни, работа над ним продолжалась без перерыва уже долгие шестьдесят лет.

К сожалению мои познания оказались совершенно бесполезными для Ханума. Люди моей родины не знали как их лечат и от чего. Они просто рассказывали врачам свои симптомы и получали какое-нибудь снадобье, о составе которого не имели ни малейшего представления.

— Глупцы! — гневно вскричал Ханум, выслушав мой рассказ. — Это бессмысленно! Если ты не знаешь, от чего заболел, то никакое снадобье тебя не спасет до тех пор, пока не устранена причина недуга.

— В этом и заключается смысл нашей медицины, — ответил я как можно спокойнее, чтобы не разозлить старика еще сильнее. — Люди всю жизнь платят деньги врачам, чтобы ненадолго избавиться от боли и страданий, а потом все повторяется вновь.

— Это не врачи, а шарлатаны, — пробурчал Ханум, успокаиваясь. — Врач должен лечить болезнь, а не прятать ее. Если больной не выздоровел, то и платить он не должен.

— Таковы обычаи моей родины.

— Варварские обычаи, — отрезал Ханум. — Понятно, почему ты оттуда сбежал.

Путешествие в земли Нод отняло у нас без малого две недели. В дороге Ханум рассказывал мне о целебных свойствах различных трав, встречавшихся на нашем пути, и по прибытии в Кахру я уже мог сойти за начинающего ученика лекаря.

В Кахре располагалась резиденция правителя Нод, пригласившего Ханума к своей дочери. Это был средних размеров городишко, стоявший на берегу высохшего моря, где с незапамятных времен рыбаки ловили стальными сетями песчаных рыб. Их разноцветные шатры заполонили прибрежную полосу. Суровые мужчины в высоких кожаных сапогах стояли неподвижно у нор в земле, из которых иногда высовывались зубастые морды, жадно глотавшие воздух. Огромную рыбу поддевали багром и вытаскивали наружу, где ее опутывали сетями, и старшие сыновья рыбаков забивали ее до смерти палками.

Правитель позвал нас к себе незамедлительно, едва лишь узнал о нашем приезде.

— Плохо дело, — покачал седой головой Ханум, ковыляя по коридорам дворца вслед за провожатыми. — Такие люди спешат встретиться с простолюдинами только когда жизнь припирает их к стенке.

— Ты сможешь запросить больше денег, — предложил я.

— Деньги мне больше не понадобятся, — ответил старик тихо.

Ханум сильно сдал за время путешествия. Он окончательно ослеп на левый глаз, а правая нога почти не слушалась его. Палка, казавшаяся ему когда-то легче пушинки, теперь едва отрывалась от земли, и все чаще опорой ему служила моя рука, которую он едва сжимал ослабевшими пальцами.

Правитель принял нас в личных покоях. Его звали Рами, и он выглядел совсем не так, как я ожидал. Я думал встретить властного сильного мужчину, привыкшего повелевать своими подданными, словно они были марионетками в его руках, однако Рами оказался совсем иным.

Болезнь единственной дочери стала для него тяжким ударом. Он встретил нас, сидя за столом. Печальный его взгляд равнодушно скользнул по нашим лицам, а затем он жестом отослал провожатых прочь. Седина серебрилась в его пышной бороде, сутулые плечи тянули голову вниз, и в ту минуту казалось, что нет на земле человека более несчастного, чем он.

Первым делом Рами справился о моей персоне. Ханум представил меня как своего ученика и объяснил, что из-за почтенного возраста он уже не может обходиться без посторонней помощи. Предложив старику сесть, Рами взял с меня обещание, что все сказанное в этой комнате останется тайной. В Кахре уже поползли слухи о том, что правитель может остаться без наследницы, а это грозило смутой и кровопролитием.

— Что случилось с вашей дочерью? — спросил Ханум, усаживаясь на скамью у стены.

Рами тяжело вздохнул и поведал нам всю историю от начала и до конца:

— Заха, так зовут мою дочь, всегда была веселой жизнерадостной девушкой, но примерно полгода назад ее настроение вдруг стало меняться в худшую сторону. Она сделалась мрачной и нелюдимой, часто запиралась в своей комнате и помногу часов сидела там в одиночестве. Я пытался узнать, что с ней случилось, но она отказывалась говорить со мной. Лишь однажды она призналась, что тоскует по своей матери. Ее мать умерла несколько лет назад во время эпидемии чумы, и Заха скучала по ней, как и я. Она была удивительной женщиной, самой прекрасной из всех, что я когда-либо встречал. Заха унаследовала ее красоту и добрый нрав, однако красота ее стала быстро увядать. Потом мы заметили, что она разговаривает с кем-то невидимым, обращается к нему с мольбами и просьбами и бормочет какую-то тарабарщину на неизвестном языке, которого не знает никто из моих советников. Когда Заха начала отказываться от пищи, я понял, что она серьезно больна. Ее пришлось связать и кормить насильно. Она кричала и вырывалась, а потом отреклась от меня. Она сказала, что теперь у нее есть другой отец. С тех пор мы держим ее в комнате привязанной к кровати. Подле нее всегда находится кто-нибудь из слуг, поскольку я опасаюсь, что она освободится и причинит себе вред.

— Такое возможно, — задумчиво сказал Ханум.

— Вы знаете, что с ней? — встрепенулся Рами.

— Скажите, уважаемый, не получала ли ваша дочь каких-нибудь подарков незадолго до того, как вы заметили у нее первые признаки болезни?

— Да. Я давно собираюсь породниться с правителем соседних земель, весьма обширных и намного более богатых, нежели моя. Полгода назад его сын прислал подарки Захе, и дело уже шло к помолвке, которую пришлось отложить из-за последних событий.

— Что это были за подарки?

— Драгоценности, украшения, все, что полагается в таких случаях.

— Носила ли ваша дочь эти украшения?

— Золотой медальон, пожалуй только его. Очень древний и дорогой, практически бесценный.

— Я хотел бы взглянуть на эту вещицу, если вы не возражаете.

По приказу Рами слуга принес медальон из комнаты Захи и вручил его Хануму. Это была весьма увесистая вещица, на одной его стороне был выгравирован крест, а на другой — рыба. Старик повертел его в руках, внимательно разглядывая.

Рами посмотрел на него с тревогой:

— Вы думаете, на мою дочь наложили проклятие?

— Проклятий не существует, — отмахнулся Ханум и открыл медальон. Внутри было пусто.

— Значит вы знаете, что с ней?

Ханум отдал медальон слуге и кивнул:

— Знаю. Это очень древняя и очень опасная болезнь. Когда-то ее эпидемия бушевала в этих землях, распространяясь повсюду словно пожар и превращая людей в безумцев. Сегодня о ней мало кто слышал, и я не думал, что мне когда-нибудь доведется увидеть ее воочию.

— Прошу, скажите мне, вы можете вылечить мою дочь? — посмотрел на него Рами с надеждой.

— Да, но это очень опасно. Скорее всего она не выживет.

— Разве можно назвать жизнью подобное существование?

— Жизнью можно назвать любое существование.

— Я заплачу вам любые деньги, — решительно заявил Рами.

— Я не беру плату за неудачное лечение, — ответил старик с достоинством. — О деньгах мы поговорим потом.

— Тогда делайте все, что считаете нужным.

— Для начала отведите меня к вашей дочери.

Заха никак не отреагировала на наше появление. Хрупкая шестнадцатилетняя девушка лежала на кровати, связанная по рукам и ногам, и шептала что-то, глядя невидящими глазами в потолок.

— Ее нужно обрить налысо и прочно привязать голову, — распорядился Ханум.

— Зачем? — удивился Рами.

— Мы будем сверлить ее череп.

— Сверлить череп? — вскричал Рами. — Но разве нет других способов?

— Уважаемый Рами, — обратился к нему старый лекарь, — поверьте мне, это единственный способ спасти вашу дочь. Никаких иных способов просто не существует.

Ханум послал меня за своими инструментами, и когда я вернулся девушка почти была готова к операции. Слуга срезал последние локоны ее прекрасных вьющихся волос. Рами смотрел на нее со слезами на глазах, ее же взгляд оставался безучастным.

— Хорошенько промой инструменты, — приказал мне Ханум. — Сверлить будешь ты.

Я чуть не выронил сумку из рук.

— Я?

— Мои руки слишком слабы. Я покажу тебе, как это делается.

— Что-то не так? — спросил Рами, заметив, что мы шепчемся.

— Обсуждаем план лечения, — отозвался Ханум. — Ваше присутствие необязательно.

— Я хочу все видеть.

— Как вам угодно, — поклонился Ханум и начал объяснять слуге, как следует зафиксировать голову девушки.

С помощью трех досок и веревки нам удалось добиться полной неподвижности ее головы. Затем Ханум насильно влил ей в рот снотворное и, подождав пока оно подействует, повернулся ко мне:

— Неси сверло.

Я подошел к изголовью кровати, встав спиной к Рами, чтобы он не увидел моих трясущихся рук.

— Успокойся, это всего лишь кость,— прошептал Ханум. — Не думай ни о чем, кроме моего голоса, и делай все в точности так, как я скажу. Понял?

— Постараюсь.

— Приступим.

Тщательно вымыв руки, Ханум взял небольшой острый нож со стола, где я разложил все его инструменты на чистой белоснежной скатерти, и сделал небольшой разрез на лбу девушки, немного выше бровей.

— Ставь сверло, а я буду вытирать кровь.

Я занес сверло над головой Захи, крепко схватив его за т-образную ручку.

— Дави изо всех сил, пока я не скажу стой, — объяснил Ханум.

Я кивнул и начал сверлить. Шли минуты. Ханум спокойно вытирал кровь и смахивал кусочки кости со лба девушки. Рами стоял у двери, закрыв рот рукой. Вдруг я услышал властное «стой!» и замер.

Ханум отложил пропитавшийся кровью кусок ткани и взял со стола маленькие щипцы.

— Теперь осторожно вынимай.

Я вынул сверло из раны, и Ханум быстро просунул щипцы в небольшое отверстие в черепе Захи. Мне сделалось плохо. Покрутив щипцами, Ханум медленно потянул их на себя и из раны показался длинный скользкий от крови червяк, яростный извивающийся в щипцах.

— Колбу, скорей! — крикнул Ханум. Я положил сверло и протянул Хануму стеклянный сосуд. Старик бросил туда червя, и я накрыл его крышкой. Червяк продолжал свой завораживающий танец, и я с трудом отвел взгляд от его черного гибкого тела, покрытого кровью и слизью.

— Что это? — шагнул вперед Рами.

Ханум взял у меня банку и поставил на стол.

— Этот подарок прислал вашей дочери правитель соседних земель. Он хотел оставить вас без наследников и затем завладеть вашим царством. В древности эти черви истребили много людей, внушая им странные мысли и видения. Люди молились им и называли их Богом.

— А кто они на самом деле?

— Никто. Просто червяки.

Зашив рану, мы оставили отца у постели дочери и отправились в роскошные покои, отведенные нам в другой части дворца. Ханум сжег червя над свечой, а потом лег на кровать, устало прикрыв глаза. Я уже собирался уходить, когда он вдруг остановил меня.

— Постой, мы еще не закончили.

Я остановился. Ханум посмотрел на меня усталым взглядом и сказал:

— Ты помог мне спасти одну жизнь. Пришло время исполнить вторую часть твоего обещания.

— Что я должен сделать?

— Убить меня.

— Что?

— Я болен. Болезнь почти отняла у меня зрение, мои руки и ноги становятся слабее с каждым днем. Скоро мой ум начнет мутиться, и я превращусь в беспомощного старика. Я знаю это, и не хочу, чтобы подобное случилось со мной. Я видел таких людей, и мне страшно.

— Но зачем тебе моя помощь? Ты можешь принять яд сам.

— Каждый лекарь дает клятву не отбирать жизнь ни у кого, даже у самого себя. Я не могу убить себя сам. Это должен сделать ты. Ты обещал.

— Да, я обещал, — покорился я.

— Тогда слушай. Возьми это снадобье, — он достал из кармана небольшой пузырек и протянул его мне, — и раствори его в вине. Потом дай мне его выпить, чтобы отпраздновать удачное завершение нашего путешествия. Ты сделаешь это?

Я сделал все, как он велел. Присев сбоку на кровать с двумя кубками в руках, я протянул ему отравленный и сказал:

— Старый мудрец Ханум, выпей со мной вина в честь нашей победы над Богом.

Дрожащей рукой Ханум взял свой кубок и выпил его до дна. Вскоре глаза его закрылись, и он умер. Утром я покинул земли Нод и отправился дальше, не ведая, куда я иду.